С. Герберштейн - австрийский государственный деятель. Во главе дипломатической миссии императора Священной Римской Империи в 1516-1518 и 1526-1527 гг. совершил путешествия в Россию.

Он родился в 1486 г. в родовом замке Виппахе, где его отец Леонард заведовал королевским имением. Место это издревле было населено славянами, поэтому Сигизмунд с детских лет наряду с родным немецким изучил их язык. Впоследствии, при путешествии по России, знание славянского языка принесло ему большую пользу.

Образование Сигизмунд получил в Венском университете. Двадцати лет от роду Герберштейн поступил на военную службу, принимал участие в боевых действиях. За мужество и верность император Максимилиан возвел С. Герберштейна в рыцари, сделал его членом королевского совета.

Первое поручение в роли дипломата Герберштейн получил в 1516 г., когда был отправлен к датскому королю.

В конце того же года Герберштейна отправляют в Польшу и Россию.

Цель его миссии заключалась в том, чтобы договориться о совместных действиях против Турции, а также примирить Россию с Польшей. Но в тот сложный исторический период решить эти вопросы оказалось невозможным.

В конце 1525 г. император Карл V поручил Сигизмунду Герберштейну вновь отправиться с посольством в Московию. Цель посольства, осуществленного в 1526-1527 г., была та же, что и раньше. Но и эта миссия особого успеха не имела. Тем не менее, обе эти поездки, преследовавшие в основном политические цели, были весьма полезны, они обогатили европейскую науку подробным описанием Московии. В итоге двух путешествий в Россию Герберштейном был создан труд «Записки о Московитских делах». Он был завершен только в 1549 г., то есть через 23 года после второго путешествия в Россию.

Впервые этот обширный труд, написанный на основе личных наблюдений автора, его бесед с осведомленными людьми и изучения письменных памятников (летописей и пр.), появился в 1549 г. на латинском языке под названием «Rerum Moscoviticarum Commentarii».

«Записки» Герберштейна потом были переведены на ряд европейских языков и многократно переиздавались. Только в России книга выдержала не менее шести изданий.

Качества, делавшие Сигизмунда Герберштейна искусным дипломатом, - образованность, широта взглядов, умение выделить главное, - позволили ему создать книгу достаточно точную и основательную. В круг его наблюдений и исследований входили нравы и обычаи, экономическое состояние и географические сведения, прошлое и настоящее населявших Россию народов. «Записки о Московитских делах» Герберштейна не утратили своего источниковедческого значения и в наши дни.

С. Герберштейн посетил многие регионы России - этого тогда еще чрезвычайно мало известного в Европе государства. Это сочинение по праву считается лучшим историко-культурным источником о Московском государстве XVI в. Многие страницы «Записок» автор посвятил различным народам, населявшим «Московитское» государство, в том числе и чувашам. Он первым из иноземных писателей упоминает чувашей, название которых и в русских летописях встре-

чается впервые только под 1524 г. Герберштейн сообщает многие тонко подмеченные особенности чувашской культуры. Ряд сообщенных им сведений в других источниках не встречается и поэтому представляет чрезвычайную историко-культурологическую ценность.

В сочинении Герберштейна мы находим любопытные сведения и о других народах края - марийцах, мордве, татарах, русских и др.

Интересны сведения С. Герберштейна о хозяйственно-бытовом укладе народов Поволжья. Народы нашего края в то время жили рассеянно по деревням, обрабатывали землю в лесных чащобах, питались дичиной и медом, в изобилии добывали драгоценные меха и т. д.

Сочинение С. Герберштейна пользовалось широкой популярностью, оно было хорошо известно европейским ученым, явилось источником для картографической и космографической литературы того времени.

В России «Записки» впервые были переведены в 1748 г. переводчиком академии наук К. Кондратовичем.

Лучший перевод «Записок» принадлежит А. И. Малеину и издан в 1908 г. в Санкт-Петербурге. Ниже мы приводим небольшие фрагменты из этого издания, непосредственно относящиеся к чувашам.

• 3807 reads

Извлечения из «Записок о Московитских делах»

Нижний Новгород - это большой деревянный город, с каменной крепостью, которую нынешний монарх Василий 1 выстроил на возвышенности, при слиянии рек Волги и Оки. Говорят, что он отстоит на сорок немецких миль к востоку от Мурома; если это так, то Новгород будет отстоять от Москвы на сто миль 2 . По своему плодородию и изобилию во всем страна эта не уступает Владимиру. И здесь, можно считать, проходит граница христианской религии. Ибо хотя государь Московии имеет далее этого Новгорода крепость, которая называется Сурою 3 , живущие там народы, именуемые черемисами 4 , следуют вере не христианской, а магометанской 5 . Есть там и другие народы, по имени мордва, перемешанные с черемисами, которые занимают значительную часть страны по сю сторону Волги до Суры. Ибо черемисы живут за Волгою на севере; для различения между ними живущие около Новгорода называются черемисами верхними или горными, не от гор, которых там нет вовсе, а скорее от холмов, которые они населяют 6 .

Река Сура разделяет владения царя Московского и царя Казанского; она течет с юга и, повернув на восток, впадает в Волгу в двадцати восьми милях ниже Новгорода. При слиянии Волги и Суры государь Василий воздвиг крепость и назвал её по своему имени Василь-городом 7 ; впоследствии эта крепость явилась источником многих бедствий. Недалеко оттуда есть река Мокша, она тоже течет с юга и впадает в Оку выше Мурома, недалеко от города Касимова, который московский владыка уступил татарам для житья 8 . Их женщины окрашивают, ради красоты, ногти в черный цвет и постоянно ходят с открытой головой и распущенными волосами 9 . К востоку и югу от реки Мокши встречаются огромные леса, в которых живет народ мордва, который имеет особый язык и подчинен государю Московии. По одним известиям, они идолопоклонники, по другим - магометане. Они живут в селах, разбросанных там и сям, возделывают поля, питаются звериным мясом и медом,

изобилуют драгоценными мехами; это очень сильные люди, ибо они часто храбро отражали даже разбои татар; почти все они пехотинцы, отличаются опытностью в стрельбе из луков.

Народ под названием черемисы 10 живет в лесах под Нижним Новгородом. Они имеют собственный язык и следуют учению Магомета. Ныне они повинуются царю Казанскому, хотя наибольшая часть их некогда платила дань князю Московскому; отсюда они и досель ещё причисляются к подданным Москвы. Многих из них государь привез оттуда в Москву по подозрению в преступлении измены, мы видели их там. Но когда они были посланы на границы в направлении к Литве, то в конце концов рассеялись в разные стороны. Этот народ обитает на далеком и широком пространстве от Вятки и Вологды до реки Камы, но без всяких жилищ. Все, как мужчины, так и женщины, очень проворны в беге, затем все они весьма опытные стрелки, никогда не выпускают из рук лука.

В двух милях от Нижнего Новгорода было очень много домов, наподобие города или посёлка, где вываривалась соль. Несколько лет тому назад они были выжжены татарами и восстановлены по приказу государя.

Народ мордвы живет у Волги, ниже Нижнего Новгорода, на южном берегу; они во всем похожи на черемисов, за исключением того, что дома встречаются у них гораздо чаще.

Царство Казанское, город и крепость того же имени расположены на Волге, на дальнем берегу реки, почти в семидесяти немецких милях ниже Нижнего Новгорода; с востока и юга по Волге это царство ограничено пустынными степями; с севера-востока с ними граничат татары, зовущиеся шейбанскими и кайсацкими. Царь этой земли может выставить войско в тридцать тысяч человек, преимущественно пехотинцев, среди которых черемисы и чуваши - весьма искусные стрелки. Чуваши отличаются также и знанием судоходства.

Вятская область за рекою Камою отстоит почти на сто пятьдесят миль от Москвы к летнему Востоку; до нее можно добраться, правда, более коротким, но зато и более трудным путем через Кострому и Галич. Ибо помимо того, что путь затрудняется болотами и лесами, которые находятся между Галичем и Вяткой, там повсюду бродит и разбойничает народ черемисы. От

этого туда отправляются более длинным, но зато более легким и безопасным путем через Вологду и Устюг. А отстоит Вятка от Устюга на сто двадцать миль, от Казани на шестьдесят. Стране дала имя одноименная река, на берегу которой находятся Хлынов, Орлов и Слободский 11 . При этом Орлов находится в четырех милях ниже Хлынова, затем, спустившись на шесть миль к западу, Слободской; Котельнич 12 же находится в восьми милях от Хлынова на реке Речице, которая, вытекая с востока, между Хлыновом и Орловой впадает в Вятку. Страна болотиста и бесплодна и служит как бы неким неприкосновенным убежищем для беглых рабов, изобилует медом, зверями, рыбами и белками. Некогда она составляла владение татар, так что еще и поныне по ту и по сю сторону Вятки, в особенности при её устьях, где она впадает в реку Каму, властвуют татары. Дороги измеряются там чункасами, а чункас содержит пять верст 13 .

Шкурки горностаев привозятся также из нескольких местностей, и притом выворотные; однако большинство покупателей вводится этими шкурками в обман. Они имеют какие-то знаки вокруг головы и хвоста, по которым можно узнать, в надлежащую ли пору они пойманы. Ибо лишь только это животное будет поймано, с него снимается шкурка и мех выворачивается, чтобы волос не вытерся и не стал от этого хуже. Если какое животное не будет поймано в свое время, и потому мех его будет лишен надлежащего и природного цвета, то (как сказано) они вырывают из головы и хвоста некоторые волосинки, как признаки, чтобы нельзя было узнать, что оно поймано не в надлежащее время, и таким образом обманывают покупателей. Каждая шкурка продается приблизительно за три или четыре деньги.

Лисьи меха, и в особенности черные, из которых по большей части делают шапки, ценятся очень дорого. А именно, они продаются за 10, а иногда и за 15 золотых. Беличьи шкурки также привозятся из различных краев, наиболее широкие из Сибирской области, а те, которые благороднее каких угодно других, из Чувашии, недалеко от Казани 14 , затем из Перми, Вятки, Устюга и Вологды. Они привозятся всегда связанные пучками по 10 штук; в каждом пучке две из них - самые лучшие, которые называются личными, три несколько похуже, которые именуются красными, четыре - подкрасные; одна, и притом последняя, называемая молочною, - самая дешевая из всех. Каждую из них можно купить за одну или две деньги. Лучшие и отборные из них купцы с большой для себя выгодой возят в Германию и другие страны.

Примечания

1. Василий III Иванович (1479-1533) правил Московским государством с 1505 по 1533 гг.

Нижний Новгород был основан еще в 1221 г. владимирским князем Юрием Всеволодовичем как крепость. В 1392 г. был присоединен к Москве и вскоре стал опорным пунктом Руси в борьбе с Казанским ханством. Первоначально город был обнесен дубовыми стенами, в 1372 г. было начато строительство белого каменного кремля. Видимо, уже с тех времен идет его чувашское название Чул хула - букв. «Каменный город». При Василии III в 1506-1511 гг. был сооружен новый кирпичный кремль.

2. Расстояние от Москвы до Нижнего Новгорода 439 км.

3. Имеется в виду город Васильсурск (ныне посёлок городского типа в Воротынском районе Нижегородской области). Основан в 1523 г. близ устья Суры как крепость Васильгород, назван в честь Василия III. С 1779 г. уездный город Василь Нижегородского наместничества, с 1927 г. - поселок городского типа.

4. В исторических источниках XVI-XVIII вв. под этнонимом черемиса или черемисские татары скрываются марийцы и чуваши, под этнонимом горные черемиса , а также черемиса и черемисские татары на правобережье Волги выступают в основном чуваши и небольшая группа горных марийцев. В Курмышском, Свияжском, Цивильском, Чебоксарском, Ядринском уездах, а также в восточной части Козмодемьянского и правобережной части Кокшайского уездов под названием черемиса выступали однозначно чуваши . В данном случае, по всей вероятности, речь идет о горных марийцах и чувашах.

5. В первой четверти XVI в. чуваши и горные марийцы, судя по всему, были язычниками. В период жизни в Казанском ханстве в религиозных верованиях народов Среднего Поволжья усилилась доля мусульманского компонента, чему немало способствовала миссионерская деятельность казанского духовенства. В Присурье к тому же находились татарские оборонительные остроги, в которых проживали мусульмане. Исламизация чувашей особенно активно происходила в Заказанье, в Волжско-Свияжском междуречье и примыкающих районах. Впоследствии принявшие магометанство чуваши влились в состав татарского народа. Процесс этот шел вплоть до начала XIX в., а местами продолжался и позднее.

6. До начала русской колонизации на территории Нижегородской области проживали мордовские и марийские племена, при-

чем в правобережных районах мордва соседствовала с горными марийцами. Судя по свидетельству С. Герберштейна, такая ситуация сохранялась и в начале XVI в.

7. Ныне Васильсурск . См. примеч. 3.

8. Касимов - город в Рязанской области на левом берегу Оки. Основан в 1152 г., до 1471 г. назывался Городец Мещерский. В 1446 г. великий князь Московский Василий II Тёмный подарил его татарскому хану Касиму, бежавшему из Золотой Орды и поступившему на службу к Московскому князю. В 1471 г. город переименован в Касимов. С середины XV в. Касимов становится центром Касимовского царства. Здесь в результате ассимиляции местного мещерского населения золотоордынцами формируется основное ядро татар-мишарей. После завоевания Казанского ханства в 1552 г. часть служилых татар-мишарей переселяется на южные границы Русского государства для охраны от набегов южных кочевников. Таким образом, на территории Чувашии появляются татары-мишары.

9. Эти этнокультурные особенности для татар-мусульман не характерны. Очевидно, в первой четверти XVI в. там ещё сохранялись этнокультурные особенности мещёры, на которые и обратил внимание автор.

10. Под названием черемисы , очевидно, надо подразумевать как марийцев, так и чувашей.

11. Хлынов - ныне город Киров , центр Кировской области. В русских летописях впервые упоминается в 1374 г. Основан новгородскими ушкуйниками.

Орлов - город в Кировской области, районный центр. Впервые упоминается С. Герберштейном, в 1600 г. упоминался под названием Орловец.

Слободской - город в Кировской области, районный центр. Первое упоминание как об укреплённом пункте русских поселенцев относится к 1505 г.

12. Котельнич - город в Кировской области, районный центр. Впервые упоминается под названием Кокшаров под 1143 г., в 1181 г. переименован в Котельнич .

13. Чункас - см. ниже соответствующее примечание к труду Г. Ф. Миллера.

14. Это - первое упоминание Чувашии в западноевропейской литературе. Примечательно, что в то время пушной промысел составлял важную статью экономической жизни чувашей.

• 2503 reads

...Если хочешь русских ты узнать поближе, то в книге Сигизмунда лучшего рассказчика я вижу, - написал в стихах своему адресату некий Джордж Турбервилль (1540-1610), восходящая звезда английской поэзии второй половины XVI века, выпускник колледжей Винчестера и Оксфорда, посетивший Россию в июне 1568 года с посольством сэра Томаса Рандольфа в качестве секретаря, а больше как искатель приключений и легкой наживы. В Москве 28-летний сноб проигрался в пух и прах, денежные дела свои не поправил и, раздосадованный на русских, уехал, заявив по приезде в Англию, что "Московия - не место для джентльменов".
Для Европы Герберштейн - это человек, "открывший Россию". До него авторы лишь упоминали о России при описании других стран, ограничиваясь мимолетными впечатлениями, вроде записей Матвея Меховского, и единственным, на кого мог опереться Герберштейн в своей работе, был Павел Иовий Новокомский, "сжато и кратко", "с особой достоверностью" описавший положение страны Московии, куда он прибыл в составе посольства папы Климента VII для заключения с великим государем Василием "в религиозном единомыслии вечный союз" и ради поиска "нового и невероятного пути для добывания благовоний из Индии".
"Записки о Московитских делах, составленные Сигизмундом, вольным бароном в Герберштейне..." , появились в Европе в 1549 году на латинском языке, затем в 1551, в 1556, а в 1563 году их издали на немецком, не ведая, что сам Герберштейн перевел свой объемный труд на немецкий еще в 1557 году.
Четыре издания за 14 лет с десятками рисунков, портретов, с указателями и комментариями - лучшее доказательство правоты Герберштейна в том, что он не зря предпочел всем другим делам "дела Московитские, гораздо более сокрытые и не так-то доступные ознакомлению с ними для наших современников", как он написал в посвящении своему государю Фердинанду, королю Римскому. В своей работе, писал Герберштейн, он стремился "к исследованию и обнаружению истины", возрождая традиции римлян записывать по поручению властей обычаи, склад жизни и государственного устройства посещаемых ими стран: "Если бы это установление соблюдалось людьми нашего поколения или нашими близкими предшественниками, - рассуждает он, - то мы имели бы, вероятно, в истории более света и во всяком случае менее суетности".
В России пролитый на нее Герберштейном свет посчитали при Иване Грозном неблагодарной клеветой и, естественно, не обнародовали. Да и позже, в 1748 году, переводчик К.А. Кондратович не решился опубликовать свой перевод этой книги - "ради многих содержащихся в оной секретов". Для Екатерины II в 1795 году был перепечатан текст немецкого издания 1567 года.
Интерес к Герберштейну в России возрос в ХIХ веке: о нем писали исследовательские работы Ф.П. Аделунг, Е.Е. Замысловский, на его беспристрастные и непредубежденные описания опирались историки Н.М. Карамзин и С.М. Соловьев, делались переводы С.В. Руссовым, И.Н. Анонимовым и другими, а последний наиболее полный, выверенный перевод осуществил и издал в 1907 году А.И. Малеин.
А.И. Малеин во вступлении утверждал, что "Записки" Герберштейна "впервые давали обстоятельные и по большей части проверенные известия о России. Помимо знания славянского языка (...) этот автор отличался значительной образованностью, начитанностью в предмете своего изложения, а также и особой добросовестностью". Он использовал труды древних географов и историков, русские первоначальные летописи, воспроизвел многие, впоследствии утерянные русские документы, как, например, русский Дорожник, черпал сведения из бесед с такими надежными людьми, как толмачи Дмитрий Герасимов и Василий Влас, работавшие с Максимом Греком, Григорий Истома, Юрий Малый, Симеон Курбский, братья Долматовы, Иван Андреевич Челяднин и живущие в Москве иностранцы. Он сопоставлял и проверял добытые факты, дополнил во всех областях знания о России (европейцы знали в Северном бассейне всего 3 реки - он открыл еще 39, 132 русских реки вместо 31 стало им известно, и так, пожалуй, во всем).
Кроме "Записок о Московии", Герберштейн составил генеалогическую таблицу австрийских, польских и русских государей, написал несколько своих биографий, в которых рассказал о том, что знатный австрийский род его известен с 995 года, что он начал учиться с восьми лет и закончил обучение в звании бакалавра в Венском университете (1502 г.), сформировавшем его как ученого. В 1506 году он храбро сражался в войске императора Максимилиана против венгров, а в 1508 - против венецианцев. Отдав несколько лет семейным делам после смерти отца, он возглавил войско императора, наголову разбил венецианцев и взял в плен их предводителя, за что его посвятили в рыцари и включили в королевский совет. Герберштейн стал дипломатом и приобрел привычку вести дневник.
Герберштейн подсчитал, что он беседовал и вел дела с папой, венецианским дожем, маркграфом браденбургским и 12 государями.
В 1516 году ему дают поручение примирить Польшу и Россию, и 14 декабря началось его смертельно опасное путешествие. В марте 1517 года он выслушал в Вильне предложение польского короля Сигизмунда вести переговоры с Россией не в Москве, как того желал царь Василий Иванович, а на границе. 18 апреля Герберштейн был в Москве, и 1 ноября 1517 года начались переговоры, закончившиеся безрезультатно, потому что Россия к тому времени уже не опасалась Турции и в союзе с Польшей и Западом не нуждалась. После этой неудачной миссии Герберштейна послали в Испанию, чтобы призвать вместо умирающего императора Масимилиана на престол его ближайшего наследника Карла У. В записях Герберштейна об Испании есть примечательное высказывание арагонцев, обращенное к кандидату на королевский трон: "Мы, которые так же хороши, как и Вы, избираем в короли Вас, который не лучше, чем мы".
К 1525 году снова назрела необходимость объединиться европейским государствам против турок, чему серьезно мешала вражда Польши с Россией. Переговоры опять поручили Герберштейну, и (не без помощи со стороны папского посла, неожиданно приехавшего к Василию Ивановичу заключать церковную унию России с Римом) на этот раз перемирие было заключено. Склонял он к миру и турецкого султана Сулеймана II, победоносно воевавшего тогда с Венгрией, не раз ездил в Польшу для переговоров.
За победы в дипломатии Герберштейну пожаловали титул барона в 1531 году, а в 1556 году он получил титул наследственного камергерга Австрии и маршала Каринтии.
Скончался Сигизмунд Герберштейн в Вене 28 марта 1566 года. В надписи на его гробнице сказано, что "при четырех императорах жил он, как верный слуга и советник, оказав доблестные услуги отечеству, от чего получил много почета и милостей".
"Записки о Московитских делах" Сигизмунд Герберштейн начал с выяснения названия страны "Россия". Версий несколько. Или от созвучного этому слову имени брата (внука?) поляка Леха, который правил Русью, или по названию исчезнувшего ныне города Русс под Новгородом, или от смуглого цвета лица русских людей, или от видоизмененного имени Роксолании, или от греческого или халдейского слова, означавшего "распрыскивание по каплям"...
Сами московиты уверены, пишет Герберштейн, что их страна "издревле называлась Россейся, как народ рассеянный или разбросанный; на это указует и самое имя ее. В самом деле Россейся, на языке русских, значит разбросанность или рассеяние", поскольку в стране много национальностей, живущих на огромных пространствах. По-русски народы называются "руссами", а по-латински - "рутенами", людьми, говорящими на славянском языке. Славянские народы (русские, поляки, литовцы) из племени Иафета, сына библейского Ноя, обосновались вначале на Дунае, а потом расселились далее.
"Неизвестно, кто вначале, - повествует Герберштейн, - властвовал над русскими, ибо у них не было письмен, при помощи которых они могли бы предать памяти потомства свои деяния", - и сообщает, что русские начали записывать после того, как Константинопольский царь Михаил послал в Булгарию в 6406 (898) году славянские буквы. Первым из русских князей Герберштейн называет Гостомысла, потому что он призвал трех братьев из варягов (русские гордятся их римским происхождением) и отдал во владение Рюрику Новгородское княжество, Синеусу - Белоозерское, а Трувору - княжество Псковское и Изборск. (Эти сведения, как и дальнейшие, Герберштейн почерпнул из "Повести временных лет" - из древнерусского летописного свода, составленного в начале ХII века, предположительно, Нестором).
Синеус и Трувор вскоре умерли, и Рюрик открыл русский княжеский род Рюриковичей. Это Олег, умерший от укуса змеи, Игорь и Ольга, которая из мести за смерть Игоря сожгла крепость древлян посредством возвращенных им птиц с "огненосными снарядами". От Ольги, ставшей Еленой после крещения в Греции, власть перешла к ее сыну Святославу, славному воину, победившему греческих царей Василия и Константина, убитого князем печенегов Куресом в 6480 (972) году. Перед очередным походом Святослав разделил свою землю между сыновьями Ярополком, Олегом и Владимиром. Владимир в борьбе за власть умертвил Ярополка, изнасиловал его жену-гречанку, избрал греческую веру, принял крещение в Корсуни, стал зваться Василием, основал город Владимир. Имел много сотен жен и столько же наложниц. Каждому из 12 сыновей Владимир выделил удел, что привело к междоусобице, в которой погибли Борис и Глеб (им по убиении изменили имена на Давида и Романа и сделали их святыми).
Собрал Русь воедино Владимир Мономах. Его преемников-сыновей победил Батый (ум. в 1255 г.), разграбивший и выжегший все русские земли. В 6886 (1378),. по русским источникам - в 1380) году Дмитрий нанес поражение татарскому царю Мамаю, а через три года Тохтамыш разбил Дмитрия и сжег Москву.
Его сын Василий Дмитриевич выгнал татар из Булгарии, царство свое передал брату Георгию, посчитав своего единственного сына Василия неродным, нагуленным женой Анастасией.
С именем этого Василия связана трагедия, разыгравшаяся в стенах Троице-Сергиева монастыря. До поры до времени Василий отсиживался в Углицком княжестве, а когда наследники Георгия (его племянник, тоже Василий, и сыновья Андрей и Дмитрий) начали борьбу за трон, он (в пересказе Герберштейна) "удалился в монастырь св. Сергия, тотчас разослал лазутчиков и расставил караулы, приняв таким образом меры на случай неожиданного нападения. Заметив это, упомянутые два брата, после взаимного совещания, наполняют несколько повозок вооруженными воинами и посылают туда, якобы нагруженные товарами. Поездив туда и сюда, эти повозки остановились наконец под ночь возле караулов. Споспешествуемые этим удобным случаем, воины глубокой ночью неожиданно выскакивают из повозок, нападают на караульных, не подозревавших никакой опасности, и берут их в плен. Подвергается пленению и Василий в монастыре; затем его ослепляют и отправляют вместе с супругою в Углич.
По прошествии времени Дмитрий, видя, что знатные лица в общем к нему враждебны и хотят отпасть на сторону слепого Василия, вскоре убежал в Новгород, оставив сына Иоанна, у которого впоследствии родился Василий Шемячич, который еще в бытность мою в Московии содержался в оковах: подробнее о нем ниже. Дмитрий же слыл под прозвищем "Шемяка", отсюда все его потомки прозываются Шемячичи. В конце концов великим княжением спокойно завладел Василий слепой, сын Василия. После Владимира Мономаха вплоть до этого Василия Руссия не имела монархов. Сын же этого Василия, по имени Иоанн, был очень счастлив. Именно, как только он женился на Марии, сестре великого князя Михаила Тверского, он выгнал шурина и захватил великое княжество Тверское, а затем и Новгород Великий; ему же впоследствии стали подчиняться и все другие князья, будучи подвигнуты к тому величием его деяний или пораженные страхом (...). Он присвоил себе титул великого князя Владимирского, Московского и Новгородского, а наконец стал величать себя монархом (самодержцем) всей Руссии. Этот Иоанн имел от Марии сына, по имени Иоанна (...). По смерти первой супруги Марии Иоанн Васильевич женился во второй раз на Софии, дочери Фомы (...), сына Мануила, царя Константинопольского, из рода Палеологов. От Софии у Иоанна было пять сыновей: Гавриил, Дмитрий, Георгий, Симон и Андрей. Он наделил их наследством еще при жизни. Для первородного Иоанна он назначил монархию (...). Первородный Иоанн умер, оставив сына Дмитрия, которому дед, согласно обычаю, предоставил монархию вместо усопшего отца". Но София хитростью сделала монархом своего сына Гавриила, а внука (Дмитрия) бросили в темницу, где он погиб. Монарх Гавриил стал именоваться Василием и, подражая отцу, "сохранил в целости то, что отец ему оставил". При нем окончено было дело отца - он "отнял у всех князей и других властелинов все их города и укрепления" и попытался захватить литовцев, поляков и Казань, правда, безуспешно. Зато с успехом "всех одинаково гнетет он жестоким рабством". В истории России этот государь известен как Василий III Иванович (1479-1534).
В своих "Записках" Герберштейн поместил портрет Василия III с примечательной выдержкой из его высказывания о самом себе:
"Я, по праву отцовской крови, - царь и государь руссов; почетных названий своей власти не покупал я ни у кого какими-либо просьбами или ценою; не подчинен я никаким законам другого властелина, но, веруя в единого Христа, презираю почет, выпрошенный у других".
Это гордое заявление Василия III не соответствует действительности, потому что поляки, как пишет Герберштейн, были убеждены в том, что Василий Иванович добивался от римского папы и цесаря королевского титула, для чего и приезжал вызванный им папский посол в 1525 году.
С легкой руки Герберштейна, все писавшие о Московии иностранцы цитировали его слова, основанные на признаниях русских: "Они открыто заявляют, что воля государя есть воля божия и что ни сделает государь, он делает по воле божией. Поэтому также они именуют его ключником и постельничим божиим; наконец, веруют, что он - свершитель божественной воли. Отсюда и сам государь, когда к нему обращаются с просьбами за какого-нибудь пленного или по другому важному делу, обычно отвечает: "Если бог повелит, то освободим". Равным образом, если кто-нибудь спрашивает о каком-нибудь деле неверном и сомнительном, то в общем обычно получает ответ: "Про то ведает бог да великий государь". Неизвестно, - заключает Герберштейн, - или народ по своей загрубелости требует себе в государи тирана, или от тирании государя самый народ становится таким бесчувственным и жестоким".
По рассказу Герберштейна, когда Василий III решил жениться, он, по совету Юрия Траханиота, из 1500 собранных по этому случаю невест выбрал Саломею, дочь боярина Иоанна Сапура (Сабуровы, из рода татарского мурзы Чета). Через 21 год, "рассерженный бесплодием супруги, он в тот самый год, когда мы прибыли в Москву, то есть в 1526, заточил ее в некий монастырь в Суздальском княжестве (...) и женился на Елене, дочери Василия Глинского Слепого, в то время уже покойного, - он был братом князя Михаила Глинского, который тогда содержался в плену".
Герберштейн, теперь уже современник и свидетель московских дел, подробно передает слухи о том, что будто бы Саломея была в это время беременна и даже родила сына, и рассказывает о страшных дворцовых интригах, о предосудительной связи Елены Глинской после смерти Василия III с боярином Овчиной, о том, что Елена угробила своего брата Михаила, пытавшегося разрушить эту связь, и о том, что саму царицу, по слухам, отравили ядом (1538), после чего ее старший сын Иоанн, родившийся в 1528 (точная дата - 1530-1584) году, унаследовал царский трон под именем Ивана IV Васильевича - Ивана Грозного. Поскольку самодержец в России еще и вседержавный бог, Герберштейн исследует русскую православную религию - "христианскую веру греческого исповедания". "В то время, - приводит он пример самовластия царя над церковью, - когда я исполнял в Москве обязанности посла цесаря Максимилиана, митрополитом был Варфоломей (Варлаам - Ю.П.), муж святой жизни. Когда государь нарушил клятву, данную им и митрополитом князю Шемячичу, и допустил нечто другое, что, по-видимому, являлось нарушением власти митрополита, то этот последний явился к государю и сказал ему: "Раз ты присвояешь всю власть себе, то я не могу отправлять своей должности".
Это непослушание царю не понравилось: он отстранил его от митрополичьих обязанностей (без согласия на то Константинопольского патриарха), заковал в цепи, отправил на Белоозеро, а на его место самолично поставил толстого чревоугодника Даниила.
Сам Герберштейн видел, каково на Руси положение русского пастыря, "как в Москве пьяные священники всенародно подвергаются бичеванию: при этом они жаловались только на то, что их бьют рабы, а не боярин". Живут они на скудные приношения прихожан и на плоды выделенной им земли, не гнушаясь из-за бедности заниматься ростовщичеством или быть на содержании у какого-нибудь князя. Поэтому они повинуются всем власть предержащим и подвергаются тяжким наказаниям, даже за наличие в их доме музыкальных инструментов.
"Один русский митрополит (это Исидор, родом грек, "соединивший при папе Евгении церкви" в 1438 году на Флорентийском соборе в Ферраре, - Ю.П.) был схвачен, лишен имущества и ввергнут в темницу". Из представленных Герберштейном в книге древних грамот и предписаний видно, насколько невежественны служители православной церкви. К примеру, некий Кирилл (взято Герберштейном из "Правил" митрополита Иоанна) ведет письменный диалог с новгородским епископом Нифонтом и на его вопрос "Что если человек, после причастия, изблюет от чрезмерного употребления пищи или питья?" получает ответ: "Пусть кается и постится сорок дней", а ответом на вопрос "Можно ли священнику, спавшему ночью с женой, утром входить в церковь?" следует следующее наставление: "Пусть прежде омоет ту часть, которая находится под пупком, и тогда входить в церковь. Он может читать Евангелие, но приближаться к алтарю или служить запрещается".
Чтобы избежать возникновения ересей и разномыслия, в русских церквях не допускаются проповеди. "По их мнению, - пишет Герберштейн, - достаточно присутствовать при богослужении и выслушать Евангелие, послания и слова других учителей, которые священник читает у них на родном языке". Верующие подолгу и послушно постятся, особо чтут святого Николая Барского (Мириликийского). "В каждом доме и жилище, на более почетном месте, у них имеются образа святых, нарисованные или литые; и когда один приходит к другому, то, войдя в жилище, он тотчас обнажает голову и оглядывается кругом, ища, где образ. Увидев его, он трижды осеняет себя знамением креста".
С приглашенными в Россию греческими учеными-богословами тоже не церемонятся, как, например, с Максимом Греком, присланным Константинопольским патриархом по просьбе самого царя в Москву, "чтобы он по здравом обсуждении привел в порядок все книги, правила и отдельные уставы, относящиеся до веры. Когда Максимилиан (т.е. Максим Грек - Ю.П.) исполнил это и, заметив много весьма тяжких заблуждений, объявил лично государю, что тот является совершенным схизматиком, так как не следует ни римскому, ни греческому закону, - итак, повторяю, когда он сказал это, то (хотя государь оказывал ему великое благорасположение) он, говорят, исчез, и, по мнению многих, его утопили". (Максим Грек в это время находился в заключении, о чем многие не знали, - Ю.П.).
Участь заложника прихотей царя постигла и греческого купца Марка из г. Кафы, и грека Георгия Малого (Юрия Траханиота), приехавшего в Москву с матерью государя Софьей Палеолог. Он пользовался большим влиянием как у Ивана III, так и у Василия III, который сделал его своим казнохранителем и главным в деле сношения с иностранными державами, а потом вдруг лишил его всех должностей и милостей. И так же "вдруг", поскольку обходиться без него не мог, вернул ему свое расположение и до такой степени стал уважать, "что раз, позвав его к себе больного, поручил нескольким из своих первых и именитых советников доставить его в свое жилище сидящим на повозке". Траханиот, естественно, не позволил нести себя на руках в царские покои и пошел своими ногами. Царь разгневался и заставил слуг доставить его к себе лежащим на носилках, а потом отнести с почетом в карету. Впредь же он повелел не изменять этот церемониал. Одну из важнейших забот русского духовенства Герберштейн увидел в том, чтобы "приводить всех людей в свою веру", для чего монахи-отшельники с опасностью для жизни и без всякой личной выгоды отправляются сеять слово божие к северу и востоку от столицы и основывать монастыри. В связи с этим он упоминает Троице-Сергиев монастырь.
"Главный монастырь в Московии - в честь св.Троицы, который отстоит от города Москвы на 12 нем. миль к западу; похороненный там св. Сергий, как говорят, совершает много чудес, и его набожно прославляет изумительное стечение племен и народов. Там бывает часто сам государь, а простой народ стекается туда ежегодно в определенные дни, причем кормится от монастырских щедрот. Говорят, будто там существует медный горшок, в котором варится определенная пища, по большей части овощи. Но выходит так, что, соберется ли туда немного людей или много, пищи всегда остается столько, чтобы ею сыта была монастырская челядь, и таким образом никогда не замечается ни недостатка, ни излишества".
Об этом чудесном медном горшке пишут все иностранцы, ссылаясь и на Герберштейна, и на рассказы богомольцев, хотя сами, как и Герберштейн, его в глаза не видели. Лишь в середине ХVII века голштинский посол и ученый Адам Олеарий, да австрийский посол Августин Мейерберг, да архидиакон Павел Алеппский, посетивший Троицкий монастырь с Антиохийским православным патриархом Макарием, объяснили это «чудо» до жалости материалистично.
Герберштейн искренне недоумевает, как это при такой слабости религиозного образования московиты могут еще хвастаться тем, "что они одни только истинные христиане, а нас осуждают, как отступников от первоначальной церкви и старинных святых уставов".
Несоответствие между провозглашенным и реальным увидел Герберштейн и в отношении к бедным. Давным-давно, еще при Владимире, был издан закон в защиту бедняков, по которому десятину со всех имуществ надо отдавать в пользу обездоленных, бедных, неимущих, многосемейных и церквей и по которому все гражданские споры, тяжбы и прочие дела должны подвергаться епископскому суду.
Но равенства в правах в России нет и в помине. Во время пышного праздника Успения Марии в храме Кремля с государем и высшими церковными иерархами Герберштейн заметил, "как в этот самый праздничный день свыше ста человек работали во рву замка. Это происходит от того, - поясняет автор, - что, как мы скажем ниже, празднуют у них обычно только князья и бояре". (Через триста лет (в 1856 г.) Лев Толстой, побывав на майских праздниках в Троице-Сергиевом монастыре, записал в дневнике: "В церкви - раут. Простой народ расталкивают солдаты").
"Все они признают себя холопами, то есть рабами, государя". Даже свободные граждане, не купленные или взятые в плен, служащие у господина, не могут распоряжаться собой и уходить без его согласия к другому, а отпущенные по доброй воле хозяина на свободу мужчины сразу отдают себя в рабство другому. Эта утвердившаяся в русской жизни система безропотного повиновения вынудила наблюдательного Герберштейна заявить на весь мир, что "этот народ находит более удовольствия в рабстве, чем в свободе".
Все поселяне в России "шесть дней в неделю работают на своего господина, а седьмой день представляется им для собственной работы". Кроме того, в любую минуту господин может отобрать у них все нажитое и никто не поможет ему восстановить справедливость даже в суде, потому что "свидетельство одного знатного мужа имеет более силы, чем свидетельство многих людей низкого звания". Герберштейн понял, что в России "всякое правосудие продажно и притом почти открыто" и что, вероятнее всего, "причиной столь сильного корыстолюбия и бесчестности является самая бедность, и государь знает, что его подданные угнетены ею, а потому смотрит сквозь пальцы на их проступки и бесчестность".
Необъяснимой несвободой окрашены взаимоотношения мужчин и женщин. Молодой парень, по собственному почину выбравший себе в супруги девушку, считается на Руси бесчестным и опозорившимся. Решать его личное дело должны родители: они выбирают ему невесту, они договариваются о приданом и назначают день свадьбы, они знакомят его с невестой в день бракосочетания, они заставляют жениха отмечать, откладывать лучшие подарки и отвозить их оценщику на рынок (худшие он должен отослать дарителю со словами благодарности), чтобы потом в годовой срок выплатить их стоимость тому, кто подарил, иначе придется платить вдвое дороже. По установившемуся обычаю он должен неусыпно следить за поведением жены и наказывать ее, даже если она чиста и невинна.
"Есть в Москве один немецкий купец, - рассказывает Герберштейн, - по прозвищу Иордан, который женился на русской. Пробыв некоторое время у мужа, она при случае ласково обратилась к нему со следующими словами: "Дражайший супруг, почему ты меня не любишь?" Муж ответил: "Да я сильно люблю тебя". - "Я не имею еще, - говорит жена, - знаков любви". Муж стал спрашивать, каких знаков она хочет. На это жена сказала ему: "Ты ни разу меня не побил". - "Конечно, - заметил муж, - побои не казались мне знаками любви, но все же я не отстану и в этом отношении". И таким образом, немного спустя, он весьма жестоко побил ее и признавался мне, что после этого жена ухаживала за ним с гораздо большей любовью. В этом занятии он упражнялся затем очень часто и в нашу бытность в Московии, наконец, сломил ей шею и голени". (Вспомним в подтверждение этой были бытующие и по сей день русские поговорки: "Если бы я тебя не любил, я бы тебя и не бил", "Жену люби, как душу, а тряси, как грушу", "Кого люблю, того и бью", "Милый побьет, только потешит"). Когда Адам Олеарий, ознакомившись с книгой Герберштейна, попросил русских объяснить ему столь странное проявление их любви, его заверили, что так жены говорят в шутку.
"Положение женщин весьма плачевное. Они не верят в честь ни одной женщины, если она не живет взаперти дома и не находится под такой охраной, что никуда не выходит", - сообщает Герберштейн и приводит примеры жизни знатных женщин, не имеющих "никакого права или дела в хозяйстве" и вынужденных изо дня в день прясть и сучить нитки, ожидая праздника, когда им позволят сходить в церковь, погулять с подругами на лугу, покататься на качелях или гигантских шагах и попеть песни с прихлопыванием, но без плясок. "У тех же, кто победнее, жены исполняют домашние работы и стряпают", но им запрещается самим резать домашних животных, чтобы не осквернить мясо, и поэтому безмужние женщины выходят на крыльцо и просят проходящего зарезать курицу.
Верховенство мужчины в доме подразумевает и самостоятельность его в государственных, в общественных и военных делах. Герберштейн отметил, как лихо дерутся русские мужчины на молодецких играх-побоищах, как гордятся победой и славят победителей, как красуются перед публикой в своих длинных кафтанах без складок с узкими рукавами и как "подпоясываются отнюдь не по животу, но по бедрам и даже опускают пояс до паха, чтобы живот больше выделялся". "Рубашки у всех почти разукрашены около шеи разными цветами; застегивают их запястьями или шариками, серебряными или медными вызолоченными, присоединяя ради украшения жемчуг".
О воинском же духе русских на поле брани у Герберштейна сложилось иное мнение. "При первом столкновении они нападают на врага весьма храбро, - замечает он, - но долго не выдерживают, как будто желая намекнуть: "Бегите, или побежим мы." "Города они редко завоевывают силою или более жестоким нападением, но скорее у них в обычае принуждать людей к сдаче продолжительной осадой, голодом или изменою". Любят нападать с тыла. Пушками, которые им отливают немцы или итальянцы, русские плохо владеют. В бою "они возлагают более надежды на численность (...), а не на силу воинов и на возможно лучшее построение войска". При опасности "московит как можно скорее пускается в бегство", а "настигнутый или пойманный врагом, он и не защищается и не просит о прощении.
Татарин же, сброшенный с лошади, лишенный всякого оружия, к тому же весьма тяжко раненный, обычно обороняется руками, ногами, зубами, вообще пока и как может". Их, бережливых и воздержанных людей, царь жалует и охотно принимает в войско.
Целую отдельную главу посвятил Герберштейн татарскому племени, его истории, нравам, обычаям и его предводителям. Из русских летописей он узнал, что татары в 6533 (1025) году наголову разбили войско русских и половцев на реке Калке (Ошибка. Битва при Калке произошла 31 мая 1223 г.), после чего внук хана Батый прошелся по Булгарии, Волге, России, перебил всех, все выжег и наложил на оставшихся дань.
Этот Батый, как узнал Герберштейн, был убит в Венгрии королем Влаславом (Владиславом), не стерпевшим позора, когда Батый увел его сестру с собой. "Но во время нападения Владислава на Батыя сестра схватила оружие и явилась на помощь прелюбодею против брата. Тогда король в гневе убил сестру вместе с прелюбодеем Батыем. Это свершилось в 6745 (1237) году" (Дата ошибочна. Батый умер в 1255, - Ю.П.).
Герберштейн отметил, перечислив всех преемников Батыя и разновидности татарских племен, что казанские татары образованнее других и что во время сражения татары ловчее и смелее русских, "ибо у московитов постоянно наблюдается такое обыкновение, что они держат все под сокрытием, не имея, однако, ничего в готовности, а если настигнет нужда, то только тогда стараются поспеть все сделать". (Так и напрашивается русское присловье: "Пока гром не грянет - мужик не перекрестится", - Ю.П.).
Русские воины, по наблюдениям Герберштейна, неприхотливы в полевом быту, в походной пище. В поход они всегда берут с собою топор, огниво, котлы или медный горшок, из еды - соленую свинину, лук, чеснок, толченое просо: "Если у московита есть плоды, чеснок или лук, то они легко могут обойтись без всего другого".
"Насколько они воздержаны в пище, настолько же неумеренно предаются пьянству, где только представится случай. Почти все они не скоро предаются гневу и горды в бедности, тяжелым спутником которой является рабство". Герберштейн в этой фразе свел воедино главные источники неразрешимых извечных проблем российской жизни - рабство, бедность, пьянство.
Вероятно, рабство и бедность диктуют и особые, неблаговидные правила торговли на русских рынках, которые отметил Герберштейн. Россия торует мехами, воском, кожами, моржовыми клыками, вывозит в Татарию седла, уздечки, одежду, украдкой торгуют железом и оружием, но, во-первых, "торгуют они с великими обманами и коварством", (если клянутся и божатся - значит, хотят надуть), а, во-вторых, "иностранцам они продают каждую вещь гораздо дороже, так что за то, что при других обстоятельствах можно купить за дукат, они запрашивают пять, восемь, десять, иногда двадцать дукатов". Иностранцы тоже в долгу не остаются и продают им товар втридорога. Ростовщичество считается на Руси грехом, однако оно процветает всюду, даже в церкви.
Во времена Герберштейна на Руси ходили серебряные деньги: московские, новгородские, тверские и псковские. "Алтын (московский - Ю.П.) - шесть денег, гривна - двадцать, полтина - сто, рубль -двести. Ныне чеканятся новые, отмеченные буквами с той и другой стороны, и четыреста денег стоят рубль". Есть в обращении и золотые, но не свои, а венгерские и рижские рубли, "один из которых стоит два московских". "До монеты они употребляли мордки и ушки белок и других животных". При расчете русские пользуются не сотнями, а "по сороковому или девяностому числу". "Десять тысяч они выражают одним словом Тьма, двадцать тысяч - две тьмы" и т.д.
Судя по содержанию книги, Герберштейн много ездил по России и с восхищением описал налаженную в стране быстроту передвижения на перекладных от одной почты, ямы, до другой: расстояние в 600 верст от Новгорода до Москвы покрывается всего за 72 часа.
Москву Герберштейн представил читателям городом речным, с судами и плотами на реке, в основном деревянным (при пересчете по воле царя домов оказалось 41500), с крепостью - Кремлем, построенным на месте погребения некоего чудотворца Алексия. "Этот столь обширный и пространный город в достаточной мере грязен, почему на площадях, улицах и других более людных местах повсюду устроены мостики".
Почва песчаная, неплодородная. От стужи отмирают на деревьях ветки, люди замерзают в пути, медведи от холода и голода врываются в жилища... Такой же жестокой бывает и летняя жара, когда горят посевы, дома, леса и люди слепнут от дыма. И в таком неблагоприятном климате русские умудряются выращивать вкусные вишни и дыни.
"Дыни же они сеют с особой заботливостью и усердием: перемешанную с навозом землю насыпают в особого рода грядки, довольно высокие, и в них зарывают семя; таким способом оно одинаково предохраняется от жара и от холода. Ибо, если случайно будет чрезмерный зной, то они устраивают в смешанном с землей навозе щели, вроде как бы отдушины, чтобы семя не сопрело от излишнего тепла; при чрезмерном же холоде теплота навоза оказывает помощь зарытым семенам". Климат московский Герберштейн назвал здоровым, оберегающим русских от заразных болезней. И все же бывает "какая-то болезнь в кишках и голове, очень похожая на заразу; они называют эту болезнь жаром (вероятно, холера, - Ю.П.), и те, кто подвергается ей, умирают в течение немногих дней. Эта болезнь свирепствовала в Москве при нас", - сообщает автор, отметив, что иностранцев в период эпидемии в Москву не пускали.
О москвичах Герберштейн отозвался так: "Народ в Москве, как говорят, гораздо хитрее и лукавее всех прочих и в особенности вероломен при исполнении обязательств (...), всякий раз, как вступают в сношения с иноземцами, притворяются, будто они не московиты, а пришельцы".
Из всех русских городов, обстоятельно описанных Герберштейном, не лишним будет отметить, что в Великом Новгороде народ обходительнее и честнее московского, но портится под влиянием Москвы, что в Пскове вместо более общительных и утонченных обычаев псковитян, их искренности и порядочности в торговле введены были гораздо более порочные обычаи московитов, что город Дмитров стоит на реках, поэтому успешно торгует и богатеет, что город Белоозеро окружен болотами и посему неприступен. "В силу этого обстоятельства государи Московии обычно хранят там свои сокровища", как и в Вологде, в крепость которой царь складывает часть своей казны.
Ближайший от Троицы Переславль с плодородными землями Герберштейн представил как город-крепость на озере, в котором ловятся рыбки сельги, а о Ростове сказал, что он "считается в числе знаменитых и более древних княжеств Руссии после Новгорода Великого". Ярославль знаменит тем, что там есть вотчина Курба, откуда вышли знаменитые воспитанные и воздержанные Курбские, в частности Симеон Феодорович. Пермь же славна тем, что там пермяки "имеют особый язык и точно так же особые письмена, которые впервые изобрел епископ Стефан, укрепивший жителей, колеблющихся в вере христовой (ибо раньше они были еще очень слабы в вере и содрали кожу с одного епископа, покушавшегося на то же). Этот Стефан впоследствии, в правление Димитрия, сына Иоаннова, был причислен у русских к лику богов". (О Стефане Пермском (ок.1340 -.1396) рассказывает Епифаний Премудрый в "Житии Сергия Радонежского", - Ю.П.).
И соседние от России страны не выпали из поля зрения пытливого Сигизмунда Герберштейна. Например, о Литве сказано, что она ближе всего к Москве, что в ней больше русских храмов, чем римских, что когда-то она процветала при Витольде, а теперь "народ жалок и угнетен тяжелым рабством", так что даже осужденный на смерть должен сам себя казнить. Герберштейн серьезно озабочен судьбой Венгрии, считая, что ей надо помогать ради спасения "общего отечества". (Во время второго посольства Герберштейн пытался уговорить венгерского короля повлиять на короля польского Сигизмунда, его дядю, согласиться на справедливые условия мира с Московским государством, - Ю.П.).
Величественные выходы царя, блестящие приемы, которые устраивал русский царь посольству Герберштейна, обильные трапезы, соколиные забавы, охоты на зайцев, игры с медведями и отработанный годами ритуал встречи иностранных послов, когда в Москве закрываются все лавки и мастерские, когда прогоняют с рынков продавцов и покупателей, а дворян и граждан заставляют стоять вдоль всего пути их следования и радушно приветствовать гостей, - это чисто русское показное благорасположение и наивно-жалкие потуги русских прикрыть этим свое неряшливое бытие Герберштейн ощущал всем своим существом, но открыто и грубо не обмолвился ни словом. Только в конце книги не сдержался и в невинной словесной форме дал понять читателям, что желательного для европейцев единения с Московией ожидать не следует, потому что... "Говорят, что, протягивая руку послу римской веры, государь считает, что протягивает ее человеку оскверненному и нечистому, а потому, отпустив его, тотчас моет руки".

ЗАПИСКИ О МОСКОВИИ

Ближе всего к Московии Литва. Я имею в виду здесь не одну (собственно литовскую) область, но и прилегающие к ней страны, которые разумеются под общим именем Литвы (НГ Великое княжество Литовское с принадлежащими ему княжествами граничит с землями московитов. ) . Она тянется длинной полосой от города Черкассы, расположенного у Борисфена (НГ ниже Киева ), до самой Ливонии (НГ которая начинается у Дюнабурга на Дюне, именуемой русскими Двиной. ). Живущие по Борисфену Черкассы (Circassi) - русские и отличны от тех, про которых выше я сказал, что они живут в горах у Понта. В наше время над ними начальствовал Евстахий Дашкевич [который, как я упоминал, ходил в Московию вместе с царем Мухаммед-Гиреем] , муж весьма опытный в военном деле и исключительной хитрости. Хотя он неоднократно вступал в сношения с татарами, но еще чаще бивал их; мало того, он не раз представлял из себя изрядную опасность и для самого московита, у которого некогда был в плену (НГ здесь не совсем ясная фраза, опускаемая во всех современных переводах : So ist er auch bey dem Moscowiter gewest, die alle auch seinen herrn Khuenig offt uberfueert; понять ее можно приблизительно так : так он вел себя и с московитом (или, может быть : он бывал также и у московита), который, в свою очередь, часто обманывал его короля (т. е. имеется в виду следующий рассказ о коварстве Дашковича ) ). В тот год, когда мы были в Москве, он [нанес московитам поражение при помощи необыкновенной уловки. Эта история, мне кажется, достойна того, чтобы привести ее здесь. Он] провел в Московию неких татар, одетых в литовское платье, будучи уверен, что московиты без страха нападут на них, приняв за литовцев. Сам же он устроил засаду в удобном месте, поджидая мести московитов. Опустошив часть Северской области, татары направляются к Литве. Когда до московитов дошло, что те свернули и двинулись к Литве, то они подумали, что это литовцы, и вскоре, горя жаждой мщения, стремительно вторглись в Литву. Когда, повоевав ее, они возвращались обремененные добычей, Евстахий, (выйдя) из засады, окружил их и перебил всех до единого. Узнав об этом, московит отправил послов к польскому королю с жалобой на нанесенную ему (НГ несмотря на перемирие ) обиду. Король ответил им, что его (подданные) не наносили обиды, а (напротив) мстили за обиду. Таким образом московит, дважды осмеянный, вынужден был снести и ущерб, и бесчестье.

Ниже (НГ русских ) Черкасс нет никаких христианских поселений. При устье Борисфена, в сорока милях от Черкасс (НГ на берегу, ближнем к Валахии, ), находится крепость и город Очаков, которым владел царь Тавриды, отняв его не так давно у польского короля (НГ Великого княжества Литовского. ). Ныне им владеют турки. От Очакова до Альбы, старое название которой Монкастро, близ устья Тираса, четырнадцать миль (НГ ею тоже владеют турки ), от Очакова до Перекопа четырнадцать (НГ сорок ) миль. От Черкасс, что около Борисфена, до Перекопа сорок миль. На семь миль выше Черкасс по Борисфену встретим город Канев, в восемнадцати милях от которого (НГ выше по реке ) находится Киев, древняя столица Руссии. Великолепие и подлинно царственное величие этого города явны в его развалинах и руинах его памятников. И поныне еще на соседних горах видны остатки заброшенных храмов и монастырей, а кроме того, множество пещер и в них очень древние гробницы с телами, не тронутыми тлением . От людей, достойных доверия, я слышал, будто девочки там редко сохраняют целомудрие после семилетнего возраста. Причины тому приводились разные, но ни одна из них меня не удовлетворяет; купцам позволяется злоупотреблять девушками, но отнюдь нельзя увозить их. Если кто будет уличен в увозе девушки, то лишается и жизни, и имущества [разве что его спасет милосердие государя]. Там существует также закон, по которому имущество иноземных купцов, если им случится там умереть, переходит к королю или к его наместнику (НГ властям (Herrschafften) ); то же соблюдается у татар и турок по отношению к умершим у них киевлянам . Близ Киева есть одна горка, через которую для купцов проложена не совсем удобная дорога . Если при подъеме по ней сломается какая-нибудь часть повозки, то имущество, которое было на повозке, отбирается в казну. Все это мне рассказывал Альберт Гаштольд, воевода виленский, наместник (viceregens, -) короля в Литве. В тридцати милях от Киева вверх по Борисфену встретим Мозырь (Mosier) на реке Припяти, впадающей в Борисфен в двенадцати милях выше Киева. В Припять вливается рыбная река Тур (?) (Thur) , От Мозыря же до Бобруйска (Bobranzko) тридцать (миль). Поднимаясь далее, через двадцать пять миль прибудем в Могилев (Mogilew), на шесть миль от которого (НГ еще выше ) отстоит Орша. Названные города по Борисфену, расположенные все на его западном берегу, подвластны королю польскому, лежащие же на восточном берегу подчиняются государю московскому, кроме Дубровно и Мстиславля (Mstislaw), состоящих во владении Литвы. Переправившись через Борисфен, через четыре мили попадем в Дубровно, а через двадцать миль оттуда - в Смоленск. Из Орши наш путь лежал в Смоленск, а затем прямо в Москву (НГ Между Оршей и Дубровно произошла упомянутая выше битва. Минуло немного лет, а там выросли такие высокие деревья, что трудно поверить, что здесь, могло найтись место для такого количества народу и войска. ).

Город Борисов отстоит на двадцать две мили от Орши на запад; мимо него протекает река Березина, которая впадает в Борисфен ниже Бобруйска. По моей оценке на глаз, Березина несколько шире Борисфена у Смоленска. Я положительно думаю, что эту Березину древние считали Борисфеном , на что, мне кажется, указывает и самое созвучие их названий. Более того, если мы всмотримся в описание Птолемея, то оно гораздо более подойдет к истокам Березины, чем Борисфена, называемого Днепром.

[Кто были государи в Литве и когда они приняли христианство, об этом достаточно сказано в начале.] Дела этого народа постоянно процветали до времен Витольда. Если им откуда-нибудь грозит война и они должны защищать свое достояние против врага, то они являются на призыв с великой пышностью, более для бахвальства, чем на войну, а по окончании сборов тут же рассеиваются. Те же, кто останутся, отсылают домой лучших лошадей и платье, с которыми они записывались, и следуют за начальником (dux,-), с немногими (другими), как бы по принуждению. А магнаты (magnates), обязанные посылать за свой счет на войну определенное количество воинов, откупаются у начальника деньгами и остаются дома (НГ Если им предстоит поход, то они, изрядно снарядившись, быстро собираются в назначенном месте, но как только дело доходит до выступления (из лагеря), один за другим являются к начальнику, придумывая всевозможные отговорки, откупаясь у начальника деньгами, и остаются дома. Все ложится на плечи бедняков и слуг. Но даже если кто и отправляется (в поход), то лучших лошадей и снаряжение он отсылает домой. ); и это совершенно не считается бесчестьем, так что предводители и начальники войска велят всенародно объявлять в сеймах и в лагере, что если кто пожелает откупиться [наличными] деньгами, то может освободиться (от службы) и вернуться домой. Между ними наблюдается такое во всем своеволие, что они, кажется, не столько пользуются неумеренной свободой (НГ и добротой своих государей ), сколько злоупотребляют ею. Они распоряжаются заложенным им имуществом (bona impignorata) государей , так что те, приезжая в Литву, не могут жить там на собственные доходы, если не пользуются поддержкой местных (владетелей) (provinciates) (НГ Некоторое время они распоряжались даже доходами государей. Так, когда туда прибыл король Сигизмунд, то ему приходилось жить на привезенные им с собой деньги, коль скоро местные владетели (Herrn oder Landleut) не давали ему чего-либо по собственному усмотрению (auss gutem willen). ). Этот народ носит длинное платье; вооружены они луками, как татары , и копьем (hasta, Spiess oder Copien) со щитом (НГ а также саблей ), как венгры. Лошади у них хорошие, причем холощеные, и без железных подков; уздечка легкая. Столицей народа является Вильна; это обширный (НГ Вильна, по-латыни и по-славянски Wilna ) город, расположенный между холмами при слиянии рек Вилии (Welia) и Вильны. Река Вилия (НГ сохраняя свое имя ) в нескольких милях ниже Вильны впадает в Кронон (Cronon). Кроной же [течет мимо города Гродно (Grodno), название которого до известной степени похоже на название реки, и] в том месте, где впадает в Немецкое море , отделяет [некогда подвластные Тевтонскому ордену] народы прусские, которые ныне находятся в наследственном владении маркграфа бранденбургского Альберта (-, Albrecht) с тех пор как он подчинился польскому королю, сложив с себя крест и орден, от жемайтов. [Там находится город Мемель (Mumel), ибо] немцы (НГ пруссы (Preysen) ) называют Кронон Мемелем, а на местном (НГ русском ) языке он называется Неманом (Nemen) . Ныне Вильна опоясана стеной, и в ней строится много храмов и каменных зданий; она является также резиденцией епископа, которым тогда был Иоанн, внебрачный сын короля Сигизмунда, [муж отменно обходительный] ласково принявший нас при нашем возвращении (НГ В замке (einfang), где находится резиденция короля или князя, есть собор, а ) . Кроме того, [замечательны] приходская церковь и несколько монастырей, особенно же обитель францисканская [на постройку которой были издержаны большие суммы]. Но храмов русских там гораздо больше, чем римского исповедания . В Литовском княжестве (НГ и принадлежащих ему землях ) три епископства римского исповедания, а именно: Виленское, Жемайтийское и Киевское. Русские же епископства в королевстве Польском и Литве [с входящими в их состав княжествами] следующие: Виленское, где ныне пребывает архиепископ, Полоцкое, Владимирское, Луцкое, Пинское (Pinski, Pinsсо), Холмское (Chomensis, Khelm) и Перемышльское (Premissiensis, Premissl). Промысел литовцев составляют [имеющиеся у них в изобилии] мед, воск и поташ (НГ смола и хлеб. ). Все это в больших количествах вывозится ими в Гданьск (Gedanum, Dantzkho), a оттуда в Голландию (НГ где продается и обменивается на соль. ). В изобилии Литва поставляет также смолу (НГ доски ) и лес для постройки судов (НГ и других сооружений (gepeu) ), а также хлеб . Соли у нее нет и она покупает ее в Британии. Когда Христиерн был изгнан из Датского королевства (НГ покинул Данию ), а на море бесчинствовали пираты, соль привозили не из Британии, а из Руссии; и теперь еще у литовцев в употреблении таковая. В наше время у литовцев особенно знамениты были [воинской славой] два мужа: Константин, князь (Knes) Острожский (НГ который хотя и был однажды разбит и пленен московитами, но и до, и после того бывал весьма удачлив, одержав не одну победу над московитами, турками и татарами. Мне не посчастливилось повидать его, несмотря на то что я часто бывал в Литве, когда он был еще жив. ) и князь Михаил Глинский. Константин множество раз разбивал татар; при этом он не выступал им] навстречу, когда они ватагой шли грабить, а преследовал обремененных добычей. Когда они добирались до места, в котором, как они полагали, можно, ничего не опасаясь за дальностью расстояния, перевести дух и отдохнуть, - а это место бывало ему известно, - он решал напасть на них и приказывал своим воинам заготовить для себя пищу этой ночью, ибо на следующую он не позволит им разводить больших огней. Итак, проведя в пути весь следующий день, Константин, когда татары, не видя ночью никаких огней и полагая, что враги или повернули назад или разошлись, отпускали лошадей пастись, резали (скот) и пировали, а затем предавались сну, с первыми лучами солнца нападал на них и учинял им полный разгром. Князь же Михаил Глинский еще юношей отправился в Германию, проявил храбрость (на службе) у Альберта (-, Albrecht) , герцога саксонского, который вел в то время войну во Фрисландии , и, пройдя все ступени воинской службы, стяжал себе славное имя. Воспитанный в немецких обычаях, он вернулся на родину, где пользовался большим влиянием и занимал высшие должности при короле Александре, так что тот все сложные дела решал по его мнению и усмотрению. Случилось, однако, что у него вышла из-за короля ссора с Иоанном Заберезинским (Sawersinski), воеводой трокайским . В конце концов дело это было улажено, и при жизни короля между ними был мир, но по смерти короля Иоанн затаил в глубине души ненависть, так как из-за него (Глинского) лишился воеводства. Тогда некие завистники обнесли перед наследовавшим Александру королем Сигизмундом как самого Глинского, так и его приверженцев (complices) и друзей в преступном стремлении к власти, называя его изменником отечества. Не вынеся такой обиды, князь Михаил часто обращался к королю с просьбами разобрать дело между ним и обвинителем Заберезинским на общем суде (commune iudicium), который, по его словам, мог бы снять с него столь тяжкое обвинение. Так как король не уважил его просьб, то Глинский (НГ Тогда он звался не князем (Knes), а паном (Pan) Михаилом. Там он усвоил изящные манеры (ehrliche Sitten) и рыцарские обычаи, был проворен в воинских упражнениях: скачках, фехтовании, борьбе, прыжках, а также и в развлечениях, вроде танцев и всевозможной куртуазии, чем снискал себе особую, более прочих, известность. У великого князя Александра, ставшего польским королем после своего брата Иоанна Альбрехта, он был в такой чести, что занимал высшие и главнейшие должности и (пользовался) особым доверием. Случилось однажды, что по его приказу поехали в Троки за овсом для королевских лошадей. Тамошний воевода Иоанн Заберезинский (Saworsinski) - а это в четырех милях от Вильны - в первый раз позволил (взять овса), пригрозив, однако, вознице побоями, если тот явится снова. Об этом сообщили князю Глинскому. Он снова послал (туда), возницу избили и овса не дали. Воевода приехал в Вильну, и, когда он входил в покои короля, Александр отвернулся и прислонился к окну - а между тем у них есть правило, что если к великому князю является такое высокое должностное лицо, то он встает и делает несколько шагов ему навстречу. Герцог Михаил тоже находился в комнате. Тогда Заберезинский громко сказал, что он заметил немилость, но не знает, чем ее заслужил. Князь Глинский рассказал историю с возницей и овсом. Тот начал было оправдываться, говоря, будто он думал о пользе короля, но король на это заявил: «Я не нуждаюсь в опекунах (Gerhaben), я уже совершеннолетний (hab meine jar)». После этого Заберезинский вышел. Немилость была столь велика, что он был лишен воеводства и еще одной должности, хотя обычно воеводство дается пожизненно и не отбирается. Заберезинский занимал еще и третью должность; он и его друзья опасались, что и с этой его сгонят, а потому сочли за лучшее, чтобы он помирился с герцогом Михаилом. Так и сделали. Третья должность осталась за ним, но в сердце он затаил злобу. Вышло так, что король заболел, а татары с большим войском вторглись в страну. По их обычаям, королю надо было выступать в поход: его везли. Все дела были в руках князя Михаила и некоего дворянина (herr) по имени Кишка (?) (Schisskha) , но и этот последний тоже заболел, так что всем управлять пришлось князю Михаилу. В общем, с делом он справился успешно: татары потерпели жестокое как никогда поражение, короля отправили назад в Вильну, но по дороге он умер. Тут-то и дала о себе знать тайная ненависть Заберезинского, который обвинил князя Глинского в государственной измене. Он и его друзья отправили также к брату покойного короля великоглоговскому герцогу Сигизмунду известие, что князь Михаил добивается-де великого княжения и Сигизмунду следует поторопиться с приездом. Когда герцог Сигизмунд, не отпраздновав, отправился в Литву, князь Михаил выехал ему навстречу с восемьюстами всадниками и признал его своим действительным господином - (словом), сделал все, как полагалось. После того как герцог Сигизмунд занял великокняжеский престол, князь Михаил стал добиваться суда и следствия (verhoer und Recht) против Заберезинского. Великий герцог отложил дело до (прибытия) в Краков, так как был теперь избран еще и польским королем. После приезда короля в Краков Михаил опять потребовал суда, но дело под каким-то надуманным предлогом снова отложили до Вильны, чем князь Михаил был чрезвычайно оскорблен и ) отправился в Венгрию к брату короля Владиславу. Добившись того, что Владислав отправил (к брату) послов с грамотой [в которой советовал королю разобрать дело Глинского, испробовав все средства], Михаил все же не смог убедить короля рассмотреть свое дело. [Возмущенный этим] он сказал королю, что совершит такой поступок, о котором со временем пожалеет и он, и сам король (НГ Но и эти слова были сказаны попусту на ветер. ). [Вернувшись в гневе домой} он послал [одного из своих приближенных, верного] человека с письмом к московскому государю. Он писал, что если государь данной на сей случай грамотой с присовокуплением клятвы предоставит ему в Московии в полную и свободную (собственность) все, что необходимо для жизни (vivendi copia), и если это доставит ему выгоду и почет у государя, то (НГ просил сопроводительной охранной грамоты (glaidt und sicherhait), чтобы свободно жить под его рукой, и тогда ) он готов передаться ему с крепостями, какими владеет в Литве, и другими, какие он займет [силой или (уговорит) сдаться]. Московит, которому были известны доблесть и искусство этого мужа, чрезвычайно обрадовался такому известию и обещал исполнить все, что просил у него Михаил, т. е. дать ему, как тот желал, грамоту с присовокуплением клятвы. Устроив таким образом, как хотел, дела с московитом, Михаил, горя жаждой мщения, со всей силой устремился (НГ грамота, составленная как нельзя лучше, с подтверждением клятвы, была отправлена. По ее получении князь Михаил собрал своих братьев и друзей, сообщил им о своем намерении и назначил, против кого из друзей Заберезинского, чтобы убить их, должен выступить каждый. Сам он отправился ) против Иоанна Заберезинского, находившегося тогда в своем имении (villa, offen Hof) около Гродно, в котором (имении) мне пришлось однажды переночевать. Расположив вокруг дома караулы, чтобы тот не смог ускользнуть, он подослал (в дом) (НГ Взломав двери в его покоях, он подослал ) убийцу [одного магометанина], который напал на спящего Заберезинского в его постели и отрубил ему голову. Покончив с этим (НГ Его друзья ничего не исполнили. После этого князь Михаил знал, что делать ), Михаил двинулся с войском к крепости Минску (НГ - я проезжал мимо него - ), пытаясь занять его силой или (побудить) к сдаче; но обманувшись относительно взятия Минска, он двинулся затем на другие крепости и города. Меж тем, узнав, что на него идут войска короля [и понимая, что его силы далеко не равны им], он [оставил осаду крепостей и] направился в Москву, где с почетом был принят государем, ибо тот знал, что в Литве нет равного Глинскому . Поэтому у московита появилась твердая надежда занять всю Литву, [пользуясь советом, содействием и искусством Михаила, и эти надежды его не совсем обманули. Ведь] по совещании с Глинским он снова осадил [знаменитое литовское княжество] Смоленск и взял его скорее благодаря искусству этого мужа, чем своим войскам. Михаил одним своим присутствием отнял у воинов, оборонявших (крепость), всякую надежду защитить город, и запугиванием, и посулами склонив их к сдаче (НГ воины хорошо знали князя Михаила, а тот сумел договориться с ними, чтобы они сдали крепость. ). Михаил добивался этого с тем большими смелостью и усердием, что Василий обещал уступить ему навсегда (НГ в наследственное владение ) крепость с прилегающей областью, если Михаилу удастся каким бы то ни было образом овладеть Смоленском. Но впоследствии он не исполнил своих обещаний, а когда Михаил напоминал ему об условии, только тешил его пустой надеждой и обманывал. Михаил был тяжко оскорблен этим. Так как из сердца его еще не изгладилось воспоминание о короле Сигизмунде и он надеялся, что при содействии друзей, которые были у него тогда при дворе, легко сумеет вернуть его милость, он послал к королю одного верного ему человека, обещая вернуться, если король простит ему его отнюдь не малые против короля преступления. Это посольство было приятно королю, и он тотчас велел дать гонцу просимую охранную грамоту (literae publicae fidei). Но Михаил не вполне доверял королевской грамоте, а потому, желая быть более уверен в своей безопасности, добивался и добился подобных грамот и от немецких рыцарей Георгия Писбека (Pisbeck) и Иоанна фон Рехенберга (Rechenberg), которые, как он знал, были советниками короля и пользовались на него таким влиянием, что могли заставить короля исполнить обещание даже против воли. Но посланный по этому делу наткнулся на московитскую стражу и был задержан. Дело открылось и тут же было сообщено государю. По приказу государя Михаил был схвачен. В то же время один юный польский дворянин из семейства Трепков (Trepkones) был отправлен королем Сигизмундом к Михаилу в Москву. Желая удачнее исполнить королевское поручение, он притворился перебежчиком. Но и его участь была не лучше: он также был схвачен московитами. И хотя он выдавал себя за перебежчика, ему не поверили, но он так (верно) хранил тайну, что не выдал ее даже под тяжкими пытками (НГ согласился (на просьбы) господ Георга Висбека (Wispeckh) и Иоганна фон Рехенберга, которые ранее вместе с ним (Глинским) служили брату короля, дать охранную грамоту и чтобы они тоже подтвердили его безопасность. К Глинскому был послан гонец, но один из советников короля, враждебный князю Михаилу и опасавшийся, что тот снова может войти в прежнюю милость, послал тайного гонца в Москву и открыл все дело. Гонцом к князю Михаилу был один польский дворянин по имени Трепка; после такого предательства он был схвачен, подвергнут жестоким пыткам и убит, но так и не выдал цели своей миссии, стоя на том, что отъехал от короля, желая служить князю Михаилу. Князь Михаил собрался в путь, но во время бегства был пойман. ). Когда схваченный Михаил был приведен в Смоленск пред лицо государя, тот сказал ему: «Вероломный, я учиню тебе достойное наказание по заслугам». Михаил ответил на это: «Я не признаю возводимого тобой на меня обвинения в вероломстве, ибо если бы ты сдержал данное мне слово и обещания, то я был бы самым верным из всех твоих слуг. Но раз ты, как я убедился, их ни во что не ставишь, а кроме того еще и насмехаешься надо мной, то единственное, о чем я жалею - это что я не смог осуществить своих против тебя планов. Смерть я всегда презирал и встречу ее тем охотнее, что мне не придется более лицезреть тебя, тиран» (НГ душа моя не в твоей власти. ). Затем по приказу государя его вывели в Вязьме (НГ отвезли в Вязьму, где стояла основная часть войска, там его вывели ) перед огромным множеством народа. Здесь главный [военачальник, бросив (на землю) на глазах у всех тяжелые цепи, в которые должны были заковать князя, сказал ему: «Михаил, как ты знаешь, государь оказывал тебе великие милости, пока ты служил верно. Но когда ты пожелал быть сильным изменой, он по заслугам твоим жалует тебе этот дар». С такими словами он велел наложить на него оковы. Когда его таким образом заковывали в цепи на глазах у толпы, он обратился к народу и сказал: «Чтобы у вас не распространялось ложной молвы о моем пленении, я разъясню в немногих словах, что я сделал и за что схвачен, дабы хоть на моем примере вы поняли, какого имеете государя и чего каждый из вас должен или может от него ожидать». Начав так, он рассказал, зачем прибыл в Московию, что обещал ему государь своей грамотой с присовокуплением клятвы и как он ни в чем не исполнил обещанного. А когда он обманулся в своих ожиданиях относительно государя, то хотел снова вернуться в отечество, за что и был схвачен. И хотя оскорбление нанесено ему незаслуженно, он не бежит смерти, ибо знает, что по общему закону природы всем одинаково надлежит умереть. [Он отличался крепким телосложением и изворотливым умом, умел подать надежный совет, был равно способен и на серьезное дело, и на шутку и положительно был, как говорится, человек на всякий час. Своим хитроумием он приобрел большое влияние и расположение к себе у всех, особенно же у немцев, где воспитывался. В правление короля Александра он нанес исключительно сильное поражение татарам: никогда после смерти Витольда литовцы не одерживали столь славной победы над татарами. Немцы называли его на чешский лад-«пан Михаил»] . Как (урожденный) русский он сначала исповедовал веру по греческому обряду, затем (НГ в Германии ), оставив ее, перешел в римскую, и уже в оковах, желая смягчить и укротить гнев и негодование государя, снова принял русскую веру. В нашу бытность в Московии многие знатные лица, в особенности же супруга государева, которая была его (Глинского) племянницей, дочерью брата, хлопотали перед государем о его освобождении. Ходатайствовал за него и цесарь Максимилиан и в первое мое посольство посылал даже особую грамоту от своего имени к государю. Но это настолько оказалось безрезультатным, что мне тогда и доступ к нему остался закрыт, и даже видеть его не позволили. Во время же другого моего посольства, когда зашла речь о его освобождении, московиты постоянно спрашивали меня, знаю ли я этого человека. Я отвечал им то, что, по моему мнению, должно было служить к его выгоде, а именно, что я когда-то слыхал только его имя (НГ В мое первое посольство у меня было поручение вести переговоры о его освобождении и выдаче императору Максимилиану. Мне отвечали, что так как он принял снова русскую веру, то (великому) князю не подобает выдавать его в чужую веру Мне не позволили ни говорить с ним, ни видеть его. Когда же я был послан туда во второй раз, и великий князь развелся со своей законной супругой, заточив ее в монастырь, а взял дочь брата князя Михаила, князя Василия Слепого, то о его освобождении ходатайствовали (перед государем). Многие почтенные люди в Польше просили меня позаботиться при возможности о пленнике. Меня часто спрашивали (московиты), знаю ли я князя Михаила? Мне думалось, что я не смогу сделать ничего лучшего, чем сказать: «Не знаю». Хотя от императора Максимилиана у меня и был приказ вести о нем переговоры, но на этот раз - никакого, чтобы не осложнять его дела и не возбуждать подозрений. ). И тогда Михаил был освобожден и отпущен . Женившись на его племяннице еще при жизни первой супруги (НГ К нему приставили множество лиц, которые скорее стерегли его, нежели служили ему. Причиной его освобождения было то, что ), государь возлагал на него большие надежды, так как видел в доблестях Михаила залог безопасности царского престола для своих детей (от угрозы) со стороны их дядей и в конце концов (НГ опасался, что если у него будут наследники, то его братья, которых было двое, могут не признать их законными (eelich) и не допустить к власти. Ловкость их родича (Vetter) князя Михаила должна была поддержать их, и поэтому он ) назначил его в завещании (НГ наряду с некоторыми другими ) опекуном над своими сыновьями. По смерти государя Михаил неоднократно укорял его вдову (НГ как свою близкую родственницу (Muhm) ) в распутной жизни; за это она возвела на него обвинение в измене (НГ ее детям ), и он, несчастный, скончался в заключении. Немного спустя и сама [жестокая] погибла от яда, а любовник ее, по прозвищу Овчина (Owtzina), [как говорят] был растерзан и изрублен на части .

Среди прочих княжеств Литвы самый воинственный народ - на Волыни (Wolinia) (НГ Она лежит к югу. ).

Литва чрезвычайно лесиста; в ней имеются огромные (НГ озера ) болота и множество рек; одни из них, как (Южный) Буг (Bug, Bog), Припять, Тур (?), Березина (протекая) на восток, впадают в Борисфен , другие же, как (Западный) Буг (Boh), Кронон (НГ Двина ) и Нарев, текут на север (НГ к Прусскому морю (Preissisch Моеr) ). Климат суров, животные всех пород малорослы; хле ба там в изобилии, но посев редко достигает зрелости (НГ так что снопы сушатся и дозревают в специально устроенных для этого помещениях ). Народ жалок и угнетен тяжелым рабством (-, dienstperkhait) . Ибо любой, в сопровождении толпы слуг (НГ располагающий властью (geweltiger) ) войдя в жилище крестьянина, может безнаказанно творить, что ему угодно, грабить и забирать необходимые в житейском обиходе вещи (НГ съестное и все, что заблагорассудится ) и даже жестоко избивать крестьянина (НГ если тот вдруг откажется отдавать. Поэтому-то деревни располагаются вдалеке от дорог. ). Крестьянам (НГ подданным ) без подарков прегражден путь к господам, какое бы они ни имели до них дело. А если их и допустят, то все равно отсылают к должностным лицам (officiales) и начальникам. И если те не получат подношений, то не решат и не постановят ничего хорошего (НГ наместнику (Namestnick) , т. е. к управляющему делами (Phleger) и более знатному (angesehnlicher), а точнее сказать (по-немецки) к Stathalter; и им тоже нужно дать. ). Этот порядок существует не только для простонародья (tenues, Paurn), но и для (НГ бедных ) дворян, если они хотят добиться чего-нибудь от вельмож (-, mechtige) . Я сам слышал, как один высший (primarius) чиновник при молодом короле (НГ королевский гофмейстер (Hofmaister) ) сказал следующее: «В Литве всякое слово - золото». Они (НГ Это значит: никого не выслушают и никому не помогут без денег. Бедняки (die armen leuet) ) платят королю (НГ или великому князю ) ежегодно денежную подать (imperata реcuniа) (НГ кварту (vierdung): двенадцать грошей с каждой гуфы (Huebe) ) на охрану границ королевства . Помимо оброка (census, ordentlicher Zinss) они еще работают на господ шесть дней в неделю (НГ поэтому в доме обычно двое хозяев (wirt): один для работы на господина, другой - на себя. Если у господина гости или свадьба либо ему предстоит отправиться ко двору или куда-либо еще, то на деревню назначают (дать) столько-то гусей, кур, овец и прочего ); наконец, при женитьбе или смерти жены, равно как и при рождении или кончине детей и после исповеди, они обязаны заплатить известную сумму приходскому священнику (НГ Многим может показаться удивительным и даже невероятным, как бедняки еще умудряются существовать; это при том, что в любой день могут нагрянуть татары или московиты и пленить его вместе с женой и детьми. ) . Со времен Витольда вплоть до наших дней они пребывают в столь жестоком рабстве, что приговоренного к смерти заставляют по приказу господина казнить самого себя и собственноручно себя вешать. Если же он вдруг откажется сделать это, то его жестоко высекут, бесчеловечно истерзают и все равно повесят. Вследствие такой строгости бывает, что [судья или назначенный для (разбора) дела начальник только пригрозит виновному], начни тот медлить, или просто скажет (НГ ему только скажут ): «Поспеши, господин гневается», как несчастный, опасаясь жесточайших побоев, кончает жизнь петлей .

[О диких зверях ]

Кроме тех, которые водятся и в Германии, в Литве есть [следующие дикие звери] бизоны (Bisontes) [буйволы (Uri), лоси (Alces), по-другому называемые онаграми, т. е. лесными лошадьми]. На своем языке литовцы называют бизона зубром (Suber) , немцы [неправильно] зовут его аurох [или urox; это имя подобает буйволу, имеющему совершенно вид быка, тогда как] бизоны внешне вовсе на них не похожи. Именно, у бизонов есть грива; шея и лопатки у них мохнаты, а с подбородка спускается нечто вроде бороды. Шерсть их пахнет мускусом (НГ груба и жестка и не такого красивого черного цвета, как у тура ), голова короткая [глаза большие и свирепые, как бы горящие], лоб широкий, рога (НГ короче и толще (чем у буйвола), и ) по большей части настолько отстоят друг от друга и так растопырены (НГ хотя потом и сходятся снова ), что между ними могут усесться три человека крепкого сложения. Говорят, такой опыт был проделан польским королем Сигизмундом, отцом ныне правящего Сигизмунда-Августа, - а мы знаем, что он был дороден и крепок телом, да и в товарищи он взял двух других не меньше себя (НГ Поэтому я полагаю, что зубр - это бизон, как он и называется по-латыни, а другой зверь - тур, имя которого совпадает в латыни и в московитском наречии - буйвол; вот ведь и в Швейцарии местность Ури (Uri) имеет (в гербе) голову этого зверя, тоже черную, с такими же бычьими рогами . ). На спине у них возвышается нечто вроде горба, так что передняя и задняя части тела ниже (спины). [Желающим поохотиться на бизонов надлежит обладать большой силой, ловкостью и хитростью.] Выбирается удобное для охоты место, где деревья [были бы отделены одно от другого нужными промежутками и] имели бы стволы не слишком толстые [чтобы их легко можно было обойти кругом, но] и не маленькие [так чтобы за ними мог скрыться человек]. У этих деревьев по одному располагаются охотники, и когда поднятый преследующими его собаками бизон выгоняется на это место, то стремительно бросается на того из охотников, который выступит (из-за дерева) первым. Прячась за деревом (НГ так что зверь проносится мимо ), он колет зверя, как только может, рогатиной (venabulum, Spiess), но бизон не падает даже и от многочисленных ударов, а все больше и больше воспламеняется яростью, потрясая не только рогами, но и языком, который у него настолько шершав и жесток, что, едва зацепив одежду охотника, он уже (может) задержать и притянуть его - и тогда зверь оставляет человека не раньше, чем умертвит его. Если же охотник желает передохнуть [устав бегать вокруг дерева и колоть зверя], то бросает ему красную шапку, на которую тот с яростью набрасывается [с копытами и рогами]. Если зверь не прикончен и другому (охотнику) надо будет вступить в такую борьбу [что бывает необходимо, если они хотят вернуться невредимыми], то он легко может вызвать на себя зверя, прокричав хоть раз громким голосом (barbarico sono): лю-лю-лю (НГ Рассказывают, зубр так силен, что может подбросить вверх лошадь вместе с всадником. ) .

Буйволы водятся [только] в Мазовии [которая граничит с Литвой]; на тамошнем языке называют их турами (Thur), а у нас, немцев, настоящее имя для них urox. [Это настоящие лесные быки, ничем не отличающиеся от домашних быков, за исключением того, что] они совершенно черные и имеют вдоль спины беловатую (ex albo mixtus, grablaten) полосу. [Численность их невелика, и есть определенные деревни, на которые возложен уход за ними и охрана их, и за ними смотрят почти как в зверинцах. Они случаются с домашними коровами, но с позором для себя. Ибо после этого прочие буйволы не допускают их в стадо, как обесчестивших себя, и родившиеся от такой случки телята не живучи. Когда я был послом при дворе Сигизмунда-Августа, то он подарил мне одного зверя, уже выпотрошенного, которого охотники добили, (найдя) его полуживым, выгнанного из стада. Однако кожа на лбу у него была срезана. Я подумал, что это сделано неспроста, хотя по рассеянности не расспросил, зачем это делается. Но известно, что пояса, сделанные из буйволовой кожи, ценятся, и общераспространено убеждение, будто опоясывание ими ускоряет роды. В этих видах королева Бона, мать Сигизмунда-Августа, подарила мне два таких пояса, один из которых милостиво приняла от меня в дар пресветлейшая госпожа моя, королева римская.]

Тот зверь, которого литовцы называют на своем языке лосем (Loss) , по-немецки именуется Ellend; некоторые же называют его по-латыни alces (НГ он водится не только в Литве, но и в Пруссии, и в Руссии. ). Поляки утверждают, будто (НГ по-латыни ) это онагр, т. е. лесной осел, но внешность его тому не соответствует. Ибо у него раздвоенные копыта; впрочем, попадаются и имеющие цельные копыта, но очень, редко. [Это животное выше оленя, с выступающими ушами и ноздрями] рога его несколько отличаются от оленьих, цвет шерсти также более белый (НГ Есть и такие, кто считает, что это (латинские) alces. Но и это, по-моему, не так, поскольку alces не могут лечь, ибо, как о том писалось, у них малоподвижные суставы (?) (khain gengig glyd); тут же наоборот: у лосей все суставы, как у оленей. ). На ходу они весьма быстры и бегают не так, как другие животные, а наподобие иноходца. Копыта их часто носят как амулеты против падучей болезни.

На степных равнинах около Борисфена, Танаиса и Ра водится лесная овца, именуемая поляками солгак (Solhac), а московитами - сайгак (Seigack) , величиной с косулю, но с более короткими ногами; рога у ней вытянуты вверх и как бы отмечены колечками; московиты делают из них прозрачные рукоятки ножей. Они весьма стремительны и очень высоко прыгают (НГ Встречаются дикие лошади, которых никоим образом нельзя приучить к работе. Простолюдины (der gemam man) употребляют их в пищу. Все они, как правило, бледной масти (falb) с черными полосами вдоль спины. ).

Ближайшая к Литве область - Жемайтия (НГ по-латыни Samogithia, а по-русски - Жомотская земля (Samotzka semla) ). Она лежит к северу, у (НГ от княжества литовского, принадлежа к тому же (что и оно) великому княжеству, и доходит до самого ) Балтийского моря, и (НГ где ) на протяжении четырех немецких миль отделяет Пруссию от Ливонии. Она не замечательна никакими городами или крепостями (НГ разве что после (моего путешествия) было что-либо выстроено. ). Государь назначает туда [из Литвы] начальника, которого на своем языке (НГ соответственно его должности ) они называют Starosta, т. е. «старейший» (senior, der elter) . Ему не приходится опасаться, что его уволят от должности, разве только по каким-нибудь очень веским причинам (НГ В Польше так называют низших начальников (gemain Haubtman) ), (обыкновенно же) он остается (на своем месте) до конца жизни. Там есть епископ, подчиняющийся римскому первосвященнику (НГ крещены они были одновременно с королем Ягайлом, принявшим имя Владислава, и Литовской землей ). [Вот что в Жемайтии прежде всего заслуживает удивления] жители этой страны, как правило, высокого роста, а дети родятся у них [точно по очереди] то необыкновенной величины, то прекрошечные, прямо-таки карлики (НГ которых они обычно называют карлами (Carln) . ). Одеваются жемайты бедно, причем чаще всего в пепельно-серые цвета. Живут они в низких и очень длинных хижинах (casa) (НГ плохих домах, внешне напоминающих длинные овины или хлевы для скота ); посредине в них поддерживается огонь, и когда у него восседает отец семейства, он (может) (НГ все время ) видеть скот и всю домашнюю утварь, ибо у них в обычае держать скотину под той же крышей, под которой живут они сами, без всякой перегородки (НГ коня, свинью, быка и т. д., стоящих вокруг. Крайне редко у них можно увидеть отгороженные спальные комнаты. ). Более (НГ богатые и ) знатные (maiores, -) употребляют рога буйволов в качестве кубков. Это люди смелые [и хорошие воины]. В бою они пользуются панцирем и прочим разнообразным вооружением, главным же образом копьем [причем короче обыкновенного], как у охотников (НГ оно служит оружием и для всадников. ). Лошади у них так малы, что прямо не верится, как могут они (НГ под (седлом) таких тяжелых людей ) выполнять столько работ: они служат и [на войне] в походах, и [дома] для обработки полей. Землю они вспахивают не железом, а деревом, и это тем более удивительно, что земля их жесткая [а не песчаная, так что на ней нигде не растут сосны]. Отправляясь пахать, они берут с собой множество деревянных (рал) (ligna), которыми взрывают землю, пользуясь ими в качестве сошника, для того, разумеется, чтобы, если сломается одно, иметь наготове еще и еще, не тратя на это времени. Один из начальников области [желая облегчить жителям их чересчур тяжелый труд] велел доставить большое количество железных сошников. Но когда и в тот год, и в несколько (НГ два или три ) следующих урожай [из-за превратностей погоды] не соответствовал ожиданиям земледельцев, простой народ стал приписывать бесплодие своих полей железному сошнику [не признавая никакой другой причины]. Тогда начальник, опасаясь возмущения, упразднил железо, предоставив им обрабатывать поля на свой лад. Эта область изобилует рощами и лесами (НГ а также болотами и озерами ), в которых (НГ как рассказывают ) иногда можно встретить привидений (horrendae visiones, gesicht oder gespenst). Там (НГ В этих уединенных местах ) и поныне очень много идолопоклонников (НГ одни почитают огонь, другие - деревья, солнце или луну; есть и такие ), которые кормят в своих домах [вроде пенатов] неких змей на четырех [коротких] лапках, напоминающих ящериц (НГ только крупнее ), с черным жирным телом, не более трех пядей в длину; называются они Giwoites (giowites - так! - А. Н. ). В установленные дни они производят в домах очистительные обряды и, когда змеи выползают к поставленной пище, всем семейством со страхом поклоняются им до тех пор, пока те, насытившись, не вернутся на свое место (НГ другие зовут их Jastzuka, иные же - Szmya . У них есть (определенное) время, когда они кормят своих богов: посреди дома ставится молоко, а сами они располагаются на коленях по лавкам; тут появляется змея и шипит на людей, как рассерженный гусь, - и тогда люди молятся и поклоняются ей со страхом. ). Если с ними случается какое-либо несчастье, они приписывают это тому, что плохо кормили и принимали домашнее божество [змею]. Когда я, возвращаясь из первой поездки в Московию, приехал (НГ в Литву, в Вильну, и поехал посмотреть на буйволов за четыре мили оттуда ) в Троки, то мой хозяин, у которого мне случилось остановиться, рассказывал мне, что в тот год, когда я там был, он купил у одного такого змеепоклонника (НГ крестьянина в лесу ) несколько ульев пчел (НГ и оставил их на сохранение у этого крестьянина. ). Своими речами он склонил продавца к истинной вере Христовой и убедил убить змею, которой тот поклонялся. Спустя некоторое время он вернулся туда взглянуть на своих пчел и нашел того человека с обезображенным лицом: рот его жалким образом раздвинут был до ушей. На вопрос о причине такого несчастья тот ответил, что этим бедствием он наказан за то, что наложил свои нечестивые руки на божество - змею; так ему приходится искупать свой грех и смывать свою вину. Если же он не вернется к своей прежней вере (ritus), то ему предстоит претерпеть много еще более тяжкого (НГ Тот сказал ему: «Вот что ты со мной сделал. Если ты мне в скором времени не поможешь, мне придется снова помириться с богом (змеей) и взять себе одного в дом». ). Хотя это случилось не в Жемайтии, а в Литве, я все-таки привожу это в качестве примера. [Говорят, что] нигде нет меда лучше, вкуснее, белее и с меньшим содержанием воска, чем в Жемайтии.

Море, омывающее Жемайтию (НГ - это место называется Жемайтийским берегом (Samaitner strand) - ), одни называют Балтийским, другие - Немецким, иные - Прусским, а некоторые Венедским (Veneticum), немцы же в связи с (именем) «Балтийское» называют его Пельтс (Pelts) (НГ Померанским (Pomerisch), Ливонским (Leiflandisch) или Финским (Finlendisch). ). Собственно, это залив, ибо он вдается мимо Кимврского Херсонеса, который немцы именуют ныне Ютландией (Yuchtland), и Шлезвигом (Sunder Yuchtland), а по-латыни - Ютией (Iucia), названием, заимствованным оттуда же. Оно омывает и Германию, называемую Нижней (Bassa), начиная от Гольштейна (Holsatia), который соприкасается с Кимврским (Херсонесом) (НГ между Ютландией и островом Зеландия (Sieland) в Дании и между Зеландией и Сконе (Sconland), который является частью Швеции. У него много имен. Близ Дании, против Шлезвига, герцогства Голштинского (Holnstain) и Любека (Lubeckh) его называют Пельтс. Оно разделяет на большом протяжении владения московита и шведов, а также Ливонию с Пруссией и Швецию. Рядом с Германией оно омывает Ютландию и Шлезвиг ), затем страну Любекскую (Lubicensis) (НГ Любек, который, впрочем, находится не прямо на побережье ), также Висмар (Vismaria) и Росток (Rostok), города герцогов Мекленбургских (Magnopolenses,-) и всю область Померании, на что указывает и само название этой местности: Поморье (Pomorije) на славянском языке значит то же, что «при море» или «приморский» . Затем оно омывает Пруссию, столица которой - Гданьск (Gdanum, -) [называемый также Гедан (Gedanum) или Данциг (Dantiscum)]. Далее расположена резиденция (НГ и двор ) прусского герцога, называемая немцами Кенигсберг (Regius mons, Khuenigsperg) . В этой местности в известное время года ловят плавающий в море янтарь (succinum) с большой опасностью для людей из-за неожиданных порой приливов и отливов (НГ Между этими городами, приблизительно в четырех милях от Кенигсберга, вылавливают (в море) в конце августа месяца белый и желтый янтарь (Augstain), иначе называемый Pornstain; здесь его больше, чем где бы то ни было еще. Совершенно неясно, рождается ли он в земле или это древесная смола. Я думаю, что это особые образования (gewaechs), потому что никому не удалось разузнать, с каких именно деревьев стекает такая смола. Большие его (куски) находили и в других морях, даже в иных местах и на полях. Он считается драгоценным камнем. ). Побережье Жемайтии достигает едва четырех миль. Далее на большом протяжении море омывает Ливонию [и ту страну, которую в просторечии именуют Курляндией (Khurland), без сомнения, (по имени народа) куретов (Cureti)] и земли, подвластные московиту; наконец, оно обтекает Финляндию, которая находится во владении шведов и от которой, как полагают, пошло имя (моря?) «Венедское». С другой же стороны оно соприкасается со Швецией (НГ последним Сконе, который хотя и примыкает к Швеции, принадлежит Дании. Это не остров: древние в том ошибались, да и новые (писатели) (die Jungen) даже и до сего дня. ). Что же до королевства Датского, то оно состоит главным образом из островов и все целиком заключается в этом заливе, кроме Ютландии (НГ Шлезвига ) и Сконе (Scandia), примыкающих к материку (НГ Шлезвиг принадлежит герцогству Голштинскому, относящемуся к Германии, и, входя в него, является имперским леном (von Reich lehn). И хотя датские короли владеют им наследственно, они получают его в лен от римского императора или короля. ). В этом заливе находится и остров Готланд, подвластный королевству Датскому. Большинство полагало, что с этого острова (НГ шириной всего двенадцать миль ) вышли готы , но он слишком мал для того, чтобы на нем могло поместиться такое множество народу (НГ прошедшие и завоевавшие (затем) такое множество пространных земель. Это не так. Готы вышли из Шведского королевства, где и поныне есть большие области, носящие это имя. Все писавшие о происхождении готов согласны в том, что те пришли из Сконе, по-латыни именуемого Скандией. ). Кроме того, если готы вышли из Сконе, то из Готланда им надо было бы (тогда) попасть в Швецию и, повернув и пройдя через Сконе, снова вернуться, что отнюдь не сообразно со здравым смыслом. На острове Готланд (Gothia) до сих пор видны развалины (НГ большого ) города Висби (Wijsby, Wiswy), в котором разбирались и решались тяжбы и споры всех плававших мимо , туда же переносились для окончательного решения (provocabantur) дела и тяжбы даже из отдаленных приморских мест (НГ купцов из приморских стран - такая была у этого города привилегия и прерогатива (handierung). ).

Область Ливония тянется вдоль берега моря. Столица ее - Рига, в которой начальствует магистр (magister, Maister) Тевтонского ордена (ordo Teutonica, Teutsches orden) . Кроме рижского в этой области есть епископы ревельский и эзельский (Osiliensis, zu Osl). В Ливонии множество городов, особенно (замечателен) город Рига (-, Ryg) на реке Двине неподалеку от ее устья, а также города Ревель (Rewalia, Refl) и Дерпт (Derbtensis). Русские называют Ревель Колыванью (Roliwan - так! - А. Н. , Coliwan), а Дерпт (Derbt) - Юрьевым городом (Iuryowgorod) . Рига же называется так и на том, и на другом языке. Из рек судоходны Рубон (-, Duna) и Нарва. Государь этой области, орденские братья, главные из которых называются командорами (commendatores) , а также вельможи и граждане (городов) (НГ Как магистр Тевтонского ордена, являющийся князем в стране, и командоры (Comentheuren), которые в качестве местной знати (Landtherrn) входят в правительство (Regierung), так и другие постоянные обитатели (angesessene Landleute), имеющие наследственные владения, а кроме того, и граждане городов ) почти все немцы. Простой народ говорит на трех языках и сообразно с этим разделяется на три отдела (ordines) или трибы (tribus) . Из немецких княжеств Юлихского (Iuliacensis, Guelich) (НГ Клевского (Clef) ), Гельдернского (Geldrensis, Geldern) и Мюнстерского (Monasteriensis, Muenster) ежегодно привозятся в Ливонию новые служители (servitores, diener) и воины (НГ и рыцари ), которые отчасти заступают место умерших, а отчасти заменяют тех, кто отбыл годовую службу и (НГ не желая служить дальше, ) возвращаются [словно вольноотпущенники (manumissi)] на родину. У них исключительно многочисленная и мощная кавалерия, благодаря которой они стойко выдерживали до сих пор неоднократные вражеские вторжения в их земли как польского короля, так и великого князя московского, доблестно от них обороняясь (НГ В тех краях неумеренно и (..?) (bedrangts) пьют. ) .

В сентябре месяце 1502 года по рождестве Христове Александр, король польский и великий князь литовский, заключив договор, склонил ливонского магистра Вальтера фон Плеттенберга (a Pleterberg) (НГ мужа весьма замечательного ) собрать войско и напасть на области князя московского, обещая и сам явиться с большим войском, как только тот вступит во вражеские пределы (НГ встретить его в назначенный день и в назначенном месте. ). Но к назначенному сроку [как обещал] король не прибыл (НГ - польская сторона (die Khuenigischen) обвиняла в этом королеву, сестру московита - ), а московиты, узнав о приближении врага (НГ как это у них принято ), выступили в огромном множестве навстречу магистру; видя, что [он оставлен (польским королем), а] отступить не может иначе как с [великим позором и] опасностью, магистр прежде всего сообразно с обстоятельствами в немногих (словах) ободрил (своих), а затем, произведя залп из пушек, храбро напал на врага. При первом натиске ему удалось рассеять русских и обратить их в бегство. Но так как победители были слишком немногочисленны сравнительно с количеством врагов и к тому же обременены слишком тяжелым вооружением, так что не могли достаточно далеко преследовать врага, то московиты, поняв, в чем дело, и собравшись с духом, построились снова и решительно двинулись на пехоту Плеттенберга (Pletenbergius), которая в количестве (НГ врагов было много, и часть их, противостоявшая пехоте, насчитывавшей ) около тысячи пятисот (человек) встретила их фалангой, разбили ее (НГ жестоко обстреливала ее из луков. ). В этом сражении погибли начальник Маттиас Пернауер (Реrnаuer), брат его Генрих и знаменосец Конрад Шварц (Schwartz) . [Памятен выдающийся подвиг этого знаменосца.] Засыпанный стрелами, изнемогая, не в состоянии держаться больше на ногах, он, прежде чем упасть, громким голосом стал звать какого-нибудь храбреца, чтобы тот принял от него знамя. На этот зов тотчас подбежал Лукас Хамерштетер (Hamersteter), который похвалялся, будто происходит, хотя и вне брака, от герцогов брауншвейгских, и попытался взять знамя из рук умирающего. Но Конрад отказался передать знамя, [то ли не доверяя Лукасу, то ли] считая его недостойным такой чести. [Не стерпев обиды] Лукас выхватил меч и отсек руку Конрада вместе со знаменем. Но Конрад изо всех сил вцепился в знамя другой рукой и зубами, не отдавая его, (так что оно) порвалось на части. Схватив остатки знамени, Лукас, предав пехоту, перешел на сторону русских. Вследствие этого предательства почти четыреста (НГ (бывших) с ним ) пехотинцев были жалким образом истреблены врагом, а остатки с конницей (НГ Хотя конница неоднократно рассеивала и обращала в бегство московитов, но, будучи тяжеловооруженной, не могла преследовать легкого и многочисленного врага, а потому вернулась к пехоте, и они ), не теряя строя, вернулись невредимы к своим. Виновник этого поражения Лукас был [затем схвачен московитами и] отправлен в Москву, где занимал некоторое время почетное место при дворе государя . Но не стерпев обиды, нанесенной ему московитами, он впоследствии тайно (НГ вскоре вступил на службу, но пробыл там недолго и ) бежал из Москвы к Христиерну, королю датскому, который назначил его начальствовать над пушками (-, Zeugmaister). Но когда кое-кто из пехотинцев, уцелевших в той битве и оказавшихся в Дании, открыли королю его измену и не пожелали служить вместе с ним, король Христиерн отправил его в Стокгольм. Когда затем положение в королевстве изменилось и Иостерик (Iostericus), иначе Густав, король шведский, вернул Стокгольм , он, найдя там Лукаса, принял его в число своих приближенных (familiares) (НГ оставил Лукаса на службе ) и сделал начальником города Выборга (Wiburg). Там ему приписали вину не знаю уж в каком преступлении и, проведав об этом, он, опасаясь худшего (НГ Вскоре к королю поступили на него жалобы и обвинения, он же, не дожидаясь дальнейшего разбирательства, ), снова удалился в Московию, где я видел его в почетных одеждах (НГ в замке одетого в черный бархатный кафтан ) среди наемников (tributarii, Dienstleut) государя .

Швеция соседствует с державой московита и соединяется с Норвегией и Сконе точно так же, как Италия с королевством Неаполитанским и Пьемонтом (Pedemons). Она почти со всех сторон омывается Балтийским морем, океаном и тем (морем), которое ныне именуется у нас Ледовитым (Glaciale) (НГ Она расположена за морем напротив Ливонии, Жемайтии и Пруссии; (простирается) до самого Сконе, а за Сконе - вдоль Норвегии на большом протяжении и до моря, которое зовется Ледовитым (gefrorn), а оттуда - снова до земли московитов, где Двина впадает в море. Близ Двины есть несколько территорий (stuckh der lender), которые платят дань обоим государям: и шведам, и московиту . Швеция не остров, как считают и пишут иные, а большая часть материка, включающая в себя, начиная от реки Двины, финлаппов (Finlappen), диких лопарей (wilde Lappen), норвежцев, готов, Сконе и шведов, достигая затем снова Финляндии и московитских пределов. На этой территории два королевства: Швеция и Норвегия; здесь же и готы, которые до сих пор также имели собственное королевство; теперь же они под шведами. ). Столица Швеции - Гольмия (Holmia), которую жители называют Стокгольмом (Stockholm), а русские - Стекольной (Stecolna) . Это весьма обширное королевство, заключающее в себе много различных народностей; среди них знамениты воинской доблестью готы, которые в соответствии с положением областей, ими населяемых, делятся на остроготов (Ostrogothi), т. е. восточных готов, и вестроготов (Vestrogothi), т. е. западных готов; выйдя оттуда, они, согласно сообщениям большинства писателей, служили грозой всего мира (НГ Ее захватил датский король Юхан (Hanns); когда же он уехал оттуда, оставив там свою супругу, королеву Христину, происходившую из саксонского дома, ее осадили и взяли шведы. Они держали королеву в плену до тех пор, пока король не заплатил любекцам (или, м. б.: не заплатил им из Любека. - А. Н. ) больших денег за нанятый корабль. Когда в этот город (Стокгольм) въехал датский король Христиерн, он созвал знать (die ansechliche) на обед, говорил о мире и доверии, (сам же начал) свирепствовать. Это случилось в воскресенье 4 ноября 1520 года. Из-за такой свирепости ему пришлось по собственной воле, не понуждаему никем, покинуть Данию вместе с супругой, дочерью Филиппа, короля испанского, эрцгерцога и проч., и двумя детьми, утратив все королевства, земли и подданных; сам же он попал в вечное заключение. Королевство Швеция несколько лет управлялось некими особыми лицами, не имевшими королевского звания ; попытки короля Юхана, а затем его сына Христиерна овладеть им, были неудачны. Потом туда в качестве короля прибыл Иостерик (Gosterich), который правит королевством и по сей день. Когда я был в Москве во второй раз, туда приехало и шведское посольство . Граф (Нугарола) и я просили разрешения пригласить их к себе; нам разрешили. Когда мы пригласили его (шведского посла) на обед, он согласился с условием, что и мы отобедаем у него в свою очередь. По старому обычаю, его сопровождало множество попов, которые на обед, однако, не явились. Наши московские приставы также присутствовали на обеде. Имя его (посла) было Эрих Флеминг (Flaming), родом он был из Бранденбургской марки. Мы держали себя на немецкий манер, скоро дружески разговорились и смеялись. Московитам это было в диковинку, и они никак не хотели верить, что до тех пор мы не были знакомы друг с другом. ).

Норвегия, которую иные называют Нортвагией (Nortwagia), на большом протяжении прилегает к Швеции и омывается морем. И (НГ По словам жителей, в стране много удивительных вещей: говорящие и дымящиеся горы , где можно слышать странные крики, необычайные видения (еrscheinungen), а также духи, общающиеся якобы с людьми. Бог знает, что это такое, и надо ли этому верить, но многие честные люди писали и рассказывали о том, от них я и слыхал все это. И к этой стране, и к Швеции относится еще множество местностей, например дикие лопари и другие, что напротив Энгранеланда. ) как последняя получила название от слова Sud, что значит «юг», так первая - от слова Nort, т. е. «север», где она и расположена. [Ибо германцы дали четырем странам света собственные наименования и соответственно называли области, к ним прилегающие. Именно, Ost значит «восток», отсюда Австрия, которую немцы собственно называют Osterreich, West - «запад», откуда Вестфалия.] Таким же образом от слов Sud и Nort, как сказано выше, получили названия Швеция и Норвегия.

Что же касается Сконе, то это не остров, а (примыкающая к) материку часть королевства Швеции, [которая граничит на большом протяжении с готами и] значительной частью которой владеет ныне датский король. И хотя писавшие по этому поводу представляли ее больше самой Швеции и сообщали, что из нее вышли и готы, и лангобарды, однако, по крайней мере, по моему мнению, под именем Сконе подразумевались, кажется, как некое неделимое целое все три королевства, потому что тогда неизвестна была часть земли между Балтийским морем, которое омывает Финляндию, и Ледовитым морем; да и поныне она остается еще не заселенной (inculta) и малоизвестной из-за обилия болот, бесчисленных рек и неблагоприятного климата. Вследствие этого большинство и называло этот огромный остров (так! - А. Н. ) одним общим именем Сконе (НГ Сконе так близок к острову Зеландия, на котором расположена датская столица Копенгаген (Khopenhagen), что (пролив) простреливается с обеих сторон пушками, и ни один корабль не может из-за этих пушек безопасно миновать его, если с ним нет сопровождающего или он (не заплатил) мыта.

Королевство Дания (Dennmarckht), по-латыни Dania, владеет на континенте только Сконе, как сказано выше, и Ютландией, к которой примыкает Шлезвиг, остальное - острова. Граф ольденбургский Христиерн был избран (датским) королем. От него происходит потомство король Юхан и Фридрих, герцог голштинский. У короля Юхана был (сын), король Христиерн, о жене которого сказано выше. Он держал себя неподобающим образом, из-за чего я и был отправлен (к нему) императором Максимилианом , говорил ему укоряющие слова и еще о том, что простую бабу (ain gmain weib) он поставил выше бога, своей чести и долга, а также высшей среди христианских (государей) дружбы. Поэтому-то относительно него и было принято такое решение: герцог голштинский Фридрих, а затем его сын Христиан стали королями и (являются ими) до сих пор . ).

О Кореле (Соrеlа) (НГ - так ее называют московиты, иначе - Карела (Carela) - ) сказано выше, что она является данницей и шведскому королю, и государю Московии, так как лежит между владениями того и другого, почему каждый из них похваляется, что она - его (собственность); пределы ее простираются до самого Ледовитого моря . А поскольку о Ледовитом море большинство писателей сообщают много разноречивых (известий), я счел нелишним присоединить краткое описание плавания по этому морю (НГ у них и самих тоже есть данники. Корела лежит у другого моря, в которое впадает великая Двина (gross Dwina) . ).

Австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн побывал в Москве в 1517 и 1526 гг.
Герберштейн одним из первых рассказал европейскому читателю о жизни, нравах народов Руси. Ему удалось познакомиться с такими памятниками древнерусской письменности, которые не сохранились до наших дней и известны лишь в его переводах. Все это делает книгу ценнейшим историческим источником.

Увидеть оригинал книги пока не удалось, более того, она не на русском написана. Поэтому пока можем пользоваться лишь переводами и перепечатками (насколько точно писал Сигизмунд Герберштейн и насколько точно дошли его тесте до момента публикации на этом сайте — остается гадать).

В результате исследований Герберштейн смог создать первое всестороннее описание России, включающее торговлю, религию, обычаи, политику, историю и даже теорию русской политической жизни. Сочинение Герберштейна пользовалось большой популярностью: еще при жизни автора оно выдержало 5 изданий и было переведено на итальянский и немецкий (самим Герберштейном) языки. Оно надолго стало основным источником знаний европейцев о России.

И пока вы все обращаете так между делом на надпись «TARTARIA » на картинке, мы переходим к выборочной публикации найденных переводов.

Власть государя в Московии

Наблюдательному Сигизмунду Герберштейну приходилось нередко видеть и слышать, как обращался великий князь Московии с боярами и другими близкими людьми и как они относились к нему. «Властью над своими подданными, – говорит Герберштейн, – московский государь превосходит едва ли не всех самодержцев в целом мире»; и личность подданных, и их имущество совершенно во власти его. Все должны беспрекословно исполнять его желания. Богатые люди обязаны были служить безвозмездно при дворе его, в посольстве или на войне; только беднейшим из своих приближенных он платит небольшое жалованье по своему усмотрению.

Знатнейшим, которые отправляют посольства или другие важные должности по приказу государя, даются в управление области или села и земли; причем, однако, им приходится уплачивать ему ежегодную подать с этих земель, так что в пользу управляющих идут лишь судебные пошлины и другие доходы. Великий князь Московии позволяет пользоваться такими владениями по большей части в продолжение полутора лет; если же хочет оказать кому-либо особенную милость и расположение, то прибавляет еще несколько месяцев. Но по прошествии этого времени всякое жалованье прекращается, и целые шесть лет такой человек должен служить даром.

При княжеском дворе, рассказывает Герберштейн, был дьяк Василий Третьяк Далматов. Он пользовался особенною милостью великого князя. Но вот был он раз назначен в посольство в Германию. Издержки предстояли немалые. Стал Далматов жаловаться, что у него нет денег на дорогу и другие расходы. За это, по приказу Василия Ивановича, он был схвачен и отвезен в Белоозеро в заключение. Именье его движимое и недвижимое былоотобрано в великокняжескую казну; братьям и наследникам не досталось и четвертой части.

Если послы, отправленные к иноземным государям, привозят какие-нибудь драгоценные подарки, то князь Московии отбирает их в свою казну, говоря, что даст боярам за то другую награду. Так, когда послы, ездившие к императору германскому, привезли с собой золотые ожерелья, цепи, испанские дукаты, серебряные чаши и пр., то почти все более ценное отобрано было в государеву казну. «Когда я спрашивал у русских послов, правда ли это, – говорит Герберштейн, – то один из них отрицал, боясь унизить своего князя в глазах иноземца; другой же говорил, что князь приказал принести к себе подарки, чтобы посмотреть их». Но придворные не отвергали того, что более ценные вещи отбираются у бояр великим князем.

– Так что же? – говорили они при этом. – Государь вознаградит их другою милостью.

Он имеет власть как над светскими, так и над духовными особами и беспрепятственно, по своему желанию, распоряжается жизнью и имуществом всех. Из советников его никто не пользуется таким значением, чтобы осмелиться в чем-либо противоречить ему или быть другого мнения. Они открыто признают, что воля князя есть воля Бога и что князь делает, то делает по воле Божией. Они даже называют своего государя «Божьим ключником» и верят, что он является исполнителем воли Божией. Сам князь, когда его умоляют о каком-нибудь заключенном, обыкновенно отвечает:

– Будет освобожден, когда Бог велит.

Если кто-либо спрашивает о неизвестном или сомнительном деле, то обыкновенно говорят:

– Про то ведает Бог да великий государь!

Личность Василия Ивановича сильно занимала Герберштейна; к своим запискам он приложил даже рисунок, изображающий великого князя в домашней одежде.

Со времени Рюрика до нынешнего князя прежние государи не употребляли другого титула, как великих князей или владимирских, или московских, или новгородских и пр., кроме Иоанна Васильевича, который называл себя господином всей Руссии и великим князем владимирским и пр. Василий же Иоаннович присваивает себе титул и имя царя следующим образом: «Великий Государь Василий, Божиею милостию Царь и Государь всей Руссии, и Великий Князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и пр., Государь и Великий Князь Нижней земли Новгородской и Черниговский, Рязанский, Волоцкий, Ржевский, Белевский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский и пр.».

Москва в XVI веке

Сигизмунд Герберштейн и почти все иноземцы, писавшие о Московии, сообщают и о столице ее некоторые сведения. Издали Москва с ее садами и многочисленными церквами представлялась очень красивою, но вблизи оказывалась иною. Почти весь город состоял из невзрачных деревянных построек (домов насчитывали более 40 тысяч); улицы были неправильные, грязные, так что необходимы были мостки; только на некоторых улицах были бревенчатые, очень неудобные мостовые. Почти при каждом доме был обширный сад и двор. По окраинам города тянулись жилища кузнецов и других ремесленников, которым приходилось при своих работах употреблять огонь.

Между домами, особенно находившимися ближе к окраинам города, расстилались обширные поля и луга. К городу примыкало и несколько монастырей. Все это сливалось как бы в один город, и потому Москва издали казалась очень обширною. Среди города на возвышенном берегу реки Москвы находится крепость (Кремль). Она с одной стороны омывалась рекою Москвой, а с другой – Неглинной, которая, вытекая из болот, у крепости, разливалась в виде пруда, и отсюда наполнялись водою рвы крепости. По берегу Неглинной стояли многочисленные мельницы. По словам Герберштейна, крепость, построенная из кирпича, была очень велика: в ней, кроме каменных палат государя, были каменные (т. е. кирпичные) дома братьев великого князя, митрополита и др. знатных лиц. Улицы на ночь обыкновенно загораживались бревнами поперек, причем ставилась стража, как только смеркалось и зажигались огни в домах.

Ночью никому не позволялось ходить после урочного часа; а если кто попадался, то его за непослушание обыкновенно сажали в тюрьму. Если же шел какой-нибудь именитый и важный сановник, то сторожа провожали его до дому. Разбои ночью происходили нередко. Ставилась стража и с той стороны, где Москва была вполне открыта (с других сторон она была защищена реками Москвой и Яузой). На реке Москве было несколько мостов. Зимой, на льду ее, купцы ставили свои лавки, и торговля в самом городе тогда почти совсем прекращалась. В эту пору сюда свозились на продажу хлеб, сено, битая скотина (замороженные туши), дрова и пр. Здесь же происходили конские ристания и другие потехи, с которых нередко иные удальцы уходили искалеченные.

Об устройстве жилищ и об одежде в Московии находим очень мало сведений у Сигизмунда Герберштейна и других иностранных писателей XV и XVI ст. Жилища, судя по другим источникам, были очень просты: крестьянская бревенчатая изба служила образцом. Рублей за 20, за 30 можно было тогда построить порядочное жилье.

Конечно, кто был побогаче, тот и устраивался пошире: несколько изб соединяли вместе и таким образом сооружали себе более поместительное жилье. Покои числом 3 и не более 4-х были небольшие и низкие; печи и лежанки занимали в них много места. Сени у жилищ были обыкновенно просторны; двери низки, так что входящий должен был довольно низко наклониться; окна были маленькие; в простых жильях они обтягивались бычьими пузырями; в более богатых домах в решетчатые оконные рамы вставлялись кусочки слюды. Стекло в Московии ценилось тогда очень дорого, так как его привозили издалека, сначала из Царьграда, а потом стали его возить из других стран Европы.

Что касается домашней утвари, то она в Московии также была очень проста: лавки, столы да поставцы для посуды – все это было очень незатейливо. Скатерти и ковры на лавках у более зажиточных людей скрашивали жилье; но главною красою его были образа: в каждом доме и в каждом покое, обыкновенно в восточном углу, ставились иконы, часто в дорогих серебряных и золотых окладах. Угол, где стояли образа, считался самым почетным (назывался красным углом). Всякий входящий в жилище прежде всего кланялся образам и крестился, а потом уже обращался с поклоном и к хозяевам. Этот обычай держится и до сих пор у наших набожных простолюдинов.

Что касается одежды, то сношения с Востоком повели к тому, что среди зажиточных людей Московии стала все сильнее и сильнее распространяться азиатская роскошь: дорогие шелковые узорчатые и пестрые ткани, длинные златотканые одежды стали входить в обычай.

В сочинении Герберштейна находим любопытный рисунок, изображающий его самого в русской шубе, пожалованной ему великим князем, в русской меховой шапке и в сафьянных узорчатых сапогах.

Религия

Руссия как начала, так и до сего времени твердо пребывает в вере христианской по греческому закону. Ее митрополит некогда имел свое местопребывание в Киеве, потом во Владимире, ныне же в Москве 25. Митрополиты каждые семь лет посещали Руссию, подвластную литовцам, и возвращались оттуда с собранными деньгами. Но князь Витольд не захотел более допускать этого, именно для того, чтобы не вывозилось серебро из его областей. Собрав для того епископов, он поставил собственного митрополита, который ныне имеет свое пребывание в Вильне, столице Литвы. Хотя Литва и следует римскому закону, однако в ней видно русских храмов более, чем римских. Впрочем, русские митрополиты получают поставление от константинопольского патриарха.

Русские в своих летописях открыто славятся тем, что прежде Владимира и Ольги земля русская была крещена и благословлена Христовым апостолом Андреем . Они говорят, что Андрей пришел из Греции к устью Борисфена и поплыл вверх по реке к тем горам, где ныне Киев, и там благословил и крестил всю землю; что он поставил там свой крест и предсказал, что на этой земле будет великая милость Господа и много христианских церквей; что потом оттуда он дошел до истоков Борисфена, к большому озеру Волок и по реке Ловати спустился и озеро Ильмерь, оттуда по реке Волхову, которая течет из этого озера, он прибыл в Новгород, оттуда, по той же реке, в Ладожское озеро и рекой Невою в море, которое они называют Варяжским, мы же, на пространстве между Финляндией и Ливонией, Германским, и морским путем прибыл в Рим; наконец, что в Пелопоннесе он был распят зa Христа Агом Антипатром. Это рассказывают их летописи.

Священники большею частью содержатся приношениями прихожан, и им даются маленькие домики с полями и лугами, от которых они снискивают пропитание, как и их соседи, своими собственными руками или руками слуг. Они получают весьма небольшие приношения: иногда дают церковные деньги в рост, по десяти со ста, и проценты предоставляют священнику, чтобы не быть вынужденными питать его на свой счет. Некоторые живут щедротами князей. Приходов, одаренных поместьями и владениями, немного, исключая епископств и некоторых монастырей.

Праздники

Знатные люди чтят праздники тем, что после обедни бражничают и надевают пышную одежду; простой народ, слуги и рабы большею частью работают, говоря, что праздновать и пользоваться досугом - дело господ. Горожане и ремесленники бывают у обедни, а после нее возвращаются к работе, думая, что честнее заниматься трудом, чем попусту терять достаток и время в пьянстве, игре и подобных вещах. Ибо простонародью и черни запрещено употребление пива и меда; однако им позволено пить в некоторые торжественные дни, как-то: в Рождество Христово, в праздник Пасхи, в Пятидесятницу и некоторые другие; в эти дни они не работают - не из уважения к религии, а больше для пьянства.

День Троицы они празднуют в понедельник во время Пятидесятницы; в восьмой же день Пятидесятницы - праздник всех Святых. День же Тела Христова, как у нас, - они не чтят.

Клянясь и ругаясь, они редко употребляют имя Божие. При клятве подтверждают сказанное или обещанное целованием креста.

Когда они осеняют себя знамением креста, то делают это правою рукою таким образом, что легким прикосновением сперва ко лбу, потом к груди, потом к правой и наконец клевой стороне груди делают подобие креста. Если кто-нибудь иначе ведет руку, того считают не единоверцем, но иностранцем; я помню, как меня назвали этим именем и бранили, когда я, не зная этой церемонии, повел своею рукою иначе.

В своей книге Сигизмунд Герберштейн описал на самом деле намного больше. Описаны история княжеского рода, городов и земель. И всё б это здорово, но как-то не очень верится в искренность этого европейца, да и к тому же еще, судя по имени, еврею… Так что если кто хочет продлить исследование трудов данного автора — Интернет вам в помощь или топайте в библиотеку, может там книжку найдете — МГУ в 1988 году издавал.

Со времен Ивана III все чаще и чаще заезжают в русские края иноземцы. Одни из них ехали сюда ради наживы, в расчете на хорошее жалованье, какое платили в Москве «хитрым», т. е. знающим, умелым иностранным мастерам; другие являлись с торговыми целями; третьи знакомились с нашими краями проездом, пробираясь на восток, в богатые закаспийские страны.

Все чаще и чаще являются в Московии (так обыкновенно иноземцы называли Московское государство) и иностранные посольства.

Московия в те времена так же мало была известна Западной Европе, как нам, например, Китай, и потому понятно, что более образованные иноземцы, бывшие в русских краях, с большим любопытством приглядывались и к стране, и к быту жителей, старательно заносили в свои записки все, что казалось им замечательным, чтобы познакомить и своих соотечественников с неведомым краем. В рассказах этих иностранцев мы находим драгоценные сведения о житье-бытье наших предков.

Сигизмунд Герберштейн в русской шубе, пожалованной ему Василием III

Несколько известий о Московии мы находим у итальянских путешественников Барбаро и Контарини, которые проезжали чрез русские земли, – первый в начале, а второй в конце XV ст., и еще у некоторых писателей, которые хотя сами и не были на Руси, но собирали сведения о ней у русских послов и у людей, побывавших в Московии. Особенно любопытны записки барона Сигизмунда Герберштейна, германского посла. Он два раза при Василии Ивановиче побывал в Московском государстве; в первый раз пробыл около восьми месяцев, во второй около полугода. Знакомый с двумя славянскими наречиями, Герберштейн скоро освоился с русским языком и мог говорить с русскими без переводчика. Любознательного и просвещенного Герберштейна очень занимало не только то, что он видел в Московии, но также история её.

Западного европейца Московия поражала прежде всего своим видом, своей природой. Тут не было того разнообразия, как в западной, особенно в гористой, части Европы, где попадались на каждом шагу живописные виды, деревушки, красивые каменные города, грозные замки. Бесконечная равнина, поросшая громадными, сплошными лесами, изрезанная множеством рек и речонок, со множеством озер и болот, – вот что представлялось западному путешественнику в нашем отечестве. Во времена Герберштейна можно было целый день проехать, не встретив человеческого жилья. Попадавшиеся на пути деревушки были по большей части очень маленькие: три-четыре избы, столько же крестьянских семей – вот и деревня. В Московии чаще попадались только что зачинающиеся поселки из одного жилья, «починки», как их звали, или «займища», т. е. поселок, состоящий часто из одной крестьянской семьи, занявшей себе место под избу где-нибудь в лесной просеке. Можно было несколько дней проехать и не встретить не только города, но сколько-нибудь порядочного села, т. е. деревни с церковью. Да и города русские тогда были совсем неказисты, на взгляд такого западного европейца, как Герберштейн: те же деревянные постройки, как и в деревнях, земляная и бревенчатая ограда, составляющая собственно город, – все это было очень незатейливо; только церкви, которыми изобиловали наши города, несколько скрашивали их, но и церкви встречались по большей части маленькие, деревянные. Только в более значительных городах Московии были каменные ограды, образующие кремли, или детинцы. В кремле обыкновенно были каменные, более изящные церкви, соборы; в кремле же устраивались хоромы княжеского наместника. В больших городах, где жили богатые бояре, и в посаде, части города, расположенной подле кремля, богатые посадские люди, купцы строили иногда более затейливые и просторные жилища.

Весною, когда таяли снега, разливались реки, все низменные места в Московии заливались водой, на каждом шагу являлись болота, которые не высыхали даже и в жаркое лето, особенно в лесных трущобах, непроницаемых для солнечного луча. Сухим путем ехать весною или летом нельзя было. Если заставляла необходимость, то предпочитали ехать верхом, но и тут приходилось преодолевать огромные трудности – пробираться сквозь лесные заросли, переправляться через болота, через реки переходить вброд или вплавь; только у больших городов были мосты или плоты для переправы. В Московии нетрудно было во времена посольства Герберштейна и заблудиться, пробираясь через лесные дебри. Притом леса были полны хищного зверя, а болота порождали тучи мошек и комаров. Понятно, что предпринимать дальнее путешествие при всех указанных неудобствах значило решаться на тяжелый подвиг. Вот почему летом старались обыкновенно проезжать по Московии речными путями. Только зимою, когда мороз сковывал болота и реки и земля устилалась мягким снежным ковром, можно было с большим удобством ездить в разные концы Русской земли в санях с провожатыми на лыжах, которые разведывали пути. Но зато в зимнюю пору морозы бывали такие лютые, что птицы замерзали на лету, люди и лошади купеческих обозов замерзали на пути. Иноземцам, не привыкшим у себя к такому холоду, были такие морозы невыносимы.

Понятно, что в эпоху Герберштейна мало было охотников разъезжать по Московии и изучать ее; понятно, что и сведения о ней не могли быть точными. Особенно мало знали о крайнем севере и довольствовались разными сказками: рассказывали, например, что на дальнем севере живут люди, которые зимою умирают или засыпают, а весною оживают; рассказывали о необыкновенных северных жителях, покрытых шерстью, с собачьими головами, о людях, которые не говорят, а щебечут по-птичьи и пр. Нетрудно догадаться, как складывались подобные сказки: неточные и случайные рассказы о некоторых обычаях жителей крайнего севера, например, обычае прятаться от лютых морозов на продолжительное время в своих юртах, заносимых снегом, носить одежду из звериной кожи мехом вверх, рассказы об особенностях языка и проч. порождали эти басни.

Западные послы ездили в Москву обыкновенно двумя путями: один, дальнейший, но более удобный, шел через Ливонию на Новгород, а отсюда в Москву, другой, кратчайший, – через Смоленск.

Прием послов в Московии

Во времена Сигизмунда Герберштейна иноземный посол, подъезжая к границам Московии, должен был дать знать о себе в ближайший московский город наместнику. Тот разузнавал, великий ли посол, или посланник, или просто гонец едет, велика ли у него свита и пр. Эти справки наводились с тем, чтоб устроить подобающий прием послу. Наместник высылал навстречу ему какого-либо «большого человека» из своих подчиненных со свитой, который встречал иноземного посла, стоя с приближенными своими среди дороги, и ни на шаг не сторонился, так что иностранцы должны были сворачивать с пути и объезжать их. Когда посол и высланный ему навстречу русский чиновник съезжались на дороге, то происходило объяснение. По словам Герберштейна, при этом требовалось, чтобы посол и русский «большой человек» сошли с коней или вышли из колымаг; последний зорко следил за тем, чтобы не сойти с коня прежде иноземного посла и тем не умалить чести своего государя, затем подходил к послу с открытой головой и оповещал его торжественно и многословно о себе, что он послан наместником великого государя проводить посла и спросить, подобру ли, поздорову ли он ехал; после чего протягивал иноземцу руку и расспрашивал его о пути уже от себя. Наконец, посол продолжал путь, объехавши русского чиновника, а тот издали следовал с людьми своими за ним и на пути выведывал у его слуг имена, звание и сан всех лиц посольства, а также кто какой язык понимает. Обо всем этом немедленно давалось знать в Москву великому князю. Русские пристава, провожавшие иноземное посольство, зорко следили за тем, чтобы никто из иноземцев не отставал от посла, не входил в сношение с населением Московии. Всякие припасы доставляли им эти же пристава. Подвигались вперед очень медленно: пристава употребляли всякие уловки, чтобы замедлить путешествие послов до получения из Москвы указа, как действовать.

Сигизмунду Герберштейну пришлось на пути в 12 миль три раза ночевать, притом два раза на снегу под открытым небом. В больших городах наместники обыкновенно чествовали и угощали послов.

По московскому обычаю, иноземное посольство, вступая в русские пределы, избавлялось от всяких расходов: не только съестные припасы доставлялись послу и его свите, но и самая перевозка производилась на счет государевой казны.

По главным дорогам Московии были устроены так называемые «ямы» (станции); «ямщики» должны были выставлять известное число лошадей и подвод. На пути встречали иностранных гостей посланные из именитых людей, которые и сопровождали посольство, заботясь обо всем нужном, а также и присматривая, чтоб иноземцы не входили в сношения с населением.

Близ Москвы посольство, в котором был Герберштейн, встретил старик дьяк, который объявил, что государь навстречу иноземцам высылает «великих» людей. При этом дьяк предупреждал, что при свидании с государевыми людьми иностранным послам следует сойти с коней и стоя слушать государевы речи; он очень суетился, спешил, видимо, устал и весь был в поту. Герберштейн, познакомившийся с ним раньше, спросил его о причине усталости.

– Сигизмунд (имя Герберштейна), – отвечал старик, – у нашего государя иначе служат, чем у твоего!

Придворные, выехавшие навстречу послу, старались так устроить дело, чтоб он первый обнажил голову, первый вылез из колымаги или сошел с коня. Это значило заботиться о том, чтобы государевой чести ни в чем порухи не было.

При самой встрече один из московских сановников сказал Герберштейну и его спутникам:

– Великий государь Василий, Божиею милостью царь и государь всея Руси и пр. (говорился весь титул), узнал, что прибыли вы, послы его брата Карла, избранного императора римского и превысокого короля, и его брата Фердинанда. Государь послал нас, своих советников, спросить вас, как здоров его брат Карл, римский император.

Затем такое же обращение от имени государя с перечислением его титулов сделано было и к главному послу, и к его товарищам, – спрашивали каждого, «подобру ли, поздорову» он ехал. После этих приветствий, на которые послы отвечали тем же порядком, садились на коней.

Московские пристава старались скорее надеть шапки, скорее вскочить на лошадей, чем иноземные послы, чтобы им не показалось, что русские считают себя ниже их, а своего государя ниже их государя.

Затем совершался въезд в Москву. Обыкновенно огромные толпы собирались смотреть на такую диковину, как иноземные послы. Говорят, что по приказу государя собирали людей далее из окрестных селений в Москву для встречи послов: толпы народа в праздничном наряде должны были внушать иноземцам высокое мнение о силе и богатстве Московского государства. Случалось даже, что при въезде иноземного посольства запирали лавки, торговцев и покупателей гнали с рынка на те улицы, по которым оно проезжало.

Помещение посольству, в котором был Сигизмунд Герберштейн, отвели в здании, почти совершенно пустом, даже без постелей. Съестные припасы доставлял дьяк, нарочно для этого назначенный. Пристава в своем обращении строго сообразовывались с саном и значением посла; так же строго определялось, сколько следует выдать ему и его людям ежедневно хлеба, мяса, соли, перцу, овса, сена и дров. Пристава старались всеми силами помешать иноземным гостям покупать что-либо самим и, немного спустя по приезде их, выведывали у посольской дворни, что намерен посол им подарить.

Отдохнув дня два, Герберштейн и другие послы стали справляться, когда им будет назначен прием у великого князя Московии. После долгах проволочек наконец назначен был день приема.

– Приготовляйся, потому что ты будешь позван пред лицо государя! – торжественно объявил пристав главному послу.

Несколько времени спустя снова объявлено было послам:

– Скоро придут за вами большие люди, и потому вам следует собраться в один покой!

При этом пристава убеждали иноземных послов, чтобы они оказали честь большим людям – вышли бы к ним навстречу.

Затем в сопровождении многих бояр Герберштейн и его товарищи отправились во дворец. Опять по улицам, где проходили они, толпился народ в праздничном платье, стояли рядами войска. Не доезжая до дворцового крыльца, послы должны были сойти с коней и идти пешком. К самому крыльцу мог подъезжать на лошади только сам князь.

На лестнице послов встретили бояре Московии, государевы советники. Они вели иноземцев до верха лестницы; здесь передали их высшим сановникам, а сами шли позади. При входе в палаты встретили послов первостепенные бояре и повели их к государю. В главных палатах находились более именитые сановники, ближайшие к государю люди. Бояре красовались в самых богатых, блестящих одеждах своих. Все было необыкновенно торжественно. Наконец, послы подошли к великому князю. Один из первостепенных сановников поклонился ему и громко провозгласил:

– Великий государь, граф Леонард (главный посол) бьет тебе челом!

Подобный же привет возвещен был и от других лиц, бывших с послом.

По описанию Герберштейна, государь Московии сидел с непокрытой головой на возвышенном и почетном месте (на троне), у стены, блиставшей позолотой и изображениями святых; справа на скамье лежала шапка, а слева скипетр; тут же стоял таз с двумя рукомойниками. (Говорят, что князь, протягивая послу римской веры руку, считает, что дает ее человеку нечистому, и, отпустив его, тотчас же моет ее.) Против князя, на низшем месте, была приготовлена скамья для послов. Сам князь после того, как ему была отдана честь, пригласил их знаком сесть на скамью.

– Брат наш Карл, избранный император римский и превысокий король, здоров ли? – спросил государь.

Тот же вопрос был предложен о Фердинанде, брате императора.

Толмач, при посредстве которого шла беседа, переводил эти слова посланнику. В то время, как произносилось имя Карла и брата его Фердинанда, великий князь вставал и потом садился снова, получив ответ: «Здоров». Затем государь уже обращался к послу с дружелюбным вопросом:

– Подобру ли, поздорову ли ехал?

На это посол должен был отвечать так:

– Дай Бог, государь, чтобы ты был здрав на многие лета. Я же, по милосердию Божию и по твоей милости, здоров.

После этого государь приказал послам снова садиться. Было обыкновение, чтобы послы тех государств, с которыми у Московии были более частые сношения (Литва, Ливония, Швеция), подносили подарки. Бояре напоминали о подарках и людям того посольства, в котором участвовал Герберштейн, но те отвечали, что у них такого обычая нет.

Когда послы немного посидели, государь пригласил их отобедать с ним.

– Откушай нашего хлеба-соли вместе с нами, – сказал он каждому из них.

Затем приставы отвели послов в другой покой, где они излагали подробно свои поручения боярам и дьякам, которых назначил сам великий князь. После этого Сигизмунда Герберштейна и других посланников повели в столовую. Все бояре при входе послов вставали, отдавая им честь. Послы в свою очередь благодарили их поклонами на все стороны, затем заняли место, которое указал им рукою сам государь.

Столы в этом покое, сообщает Герберштейн, были поставлены кругом поставца, который стоял посредине, обременный множеством золотой и серебряной посуды. За тем столом, где сидел государь, с обеих сторон оставалось небольшое свободное пространство; с правой и левой стороны были места для братьев великого князя. Далее, на некотором расстоянии от этих мест, сидели старейшие князья, бояре – по степени знатности и милости, какою пользовались они у государя. Напротив великого князя, за другим столом, сидели послы, а на небольшом от них расстоянии – их приближенные. На столах стояли маленькие сосуды с уксусом, перцем и солью.

Вошли в столовую разносители кушаний в великолепных одеждах и стали против великого князя. Между тем он позвал одного из служителей и дал ему два куска хлеба и приказал передать послам. Служитель, взяв с собою толмача, поднес хлеб по очереди послам и сказал:

– Великий государь Василий, Божиею милостию царь и государь всея Руси и великий князь, делает тебе милость и посылает тебе хлеб со своего стола.

Толмач громко переводил эти слова. Послы стоя слушали о милости государя. Встали и другие, кроме братьев великого князя, чтобы оказать честь иноземцам, а они благодарили государя поклоном, потом кланялись на все стороны и боярам.

По словам Герберштейна, присылкою хлеба кому-либо из сидящих за столом великий князь выражал свою милость, а присылкою соли со своего стола – любовь. Это была высшая честь, какую мог оказать государь московский на своем пиру.

Обед начался с того, что подавали водку, которую всегда пили в начале обеда; потом принесли жареных журавлей, которых в мясоед подают как первое блюдо. Трех поставили пред великим князем. Он резал их ножом, пробуя таким способом, который лучше. Затем служители их унесли, чтобы разрезать на части, и скоро возвратились и разложили куски по маленьким блюдам. Государь дает кусочек попробовать служителю, потом уже сам ест. Иногда, если он хочет оказать почет боярину или послу, то посылает ему блюдо, с которого сам отведал; причем опять повторяется тот же обряд приветствия и поклонов, как и при посылке хлеба или соли.

Герберштейн жалуется, что «всякий немало устанет, сколько раз отдавая честь князю, поднимаясь, стоя, благодаря и часто наклоняя голову на все стороны».

Русские в Московии ели журавлей, подливая уксусу и прибавляя соли и перцу. Уксус употреблялся вместо соуса или подливки. Кроме того, на стол ставилось кислое молоко, соленые огурцы, груши, приготовленные так же, как огурцы. За журавлями следовали другие кушанья. Подавали также различные напитки: мальвазию, греческое вино и разные меды. По описанию Герберштейна, князь приказывал подавать себе свою чашу один или два раза, причем угощал и послов, говоря: «Пей, и выпивай, и ешь хорошенько, досыта, а потом отдыхай!»

Великокняжеский обед длился три или четыре часа, а иногда до ночи.

После обеда у государя Московии сановники, провожавшие послов во дворец, отводили их обратно в посольский дом, причем утверждали, что им, боярам, приказано остаться там и увеселять гостей. Приносились серебряные чаши и много сосудов с напитками, и бояре старались напоить послов допьяна. Бояре – большие мастера заставлять пить, говорит Герберштейн, и когда истощены, кажется, уже все поводы к попойке, они начинают пить за здоровье императора, его брата, великого князя, наконец, за здоровье важнейших сановников. Они считают, что при этом неприлично отказываться от чаши. Пьют же в Московии следующим образом: тот, кто начинает, берет чашу, выступает на средину комнаты и, стоя с открытой головой, излагает в веселой речи свои пожелания тому, за чье здоровье пьет; затем, опорожнив чашу, опрокидывает ее над своей головой, чтобы все видели, что он выпил до дна и действительно желает здоровья тому лицу, за кого пьет. Потом велит наполнить, кубки и требует, чтобы все пили за того, чье имя он называет. Каждый таким образом должен выйти на средину комнаты и возвращаться на свое место лишь тогда, когда на виду у всех опорожнит свой кубок. Хорошим приемом и радушным угощением считается у русских только то, когда гости напоены допьяна. Чтобы избавиться от чрезмерного питья, по совету Герберштейна, надо притвориться пьяным или спящим.

Великокняжеская охота в Московии

Желая оказать послам особенную милость, государь Московии приглашал их участвовать в обычной тогдашней потехе – охоте.

Вот как описывает одну из таких охот Сигизмунд Герберштейн.

Близ Москвы есть место, усеянное кустарником, весьма удобное для зайцев, где, словно в зверинце, разводится их великое множество; никто не смеет ловить их или рубить там кустарник под страхом величайшего наказания. Кроме того, князь Московии держит множество их в звериных загонах и в других местах. Каждый раз, когда вздумается ему насладиться этой забавой, он приказывает привозить зайцев из разных мест, ибо, по его мнению, чем больше он затравит зайцев, тем больше ему и чести.

Когда явились по призыву великого князя послы на охоту и исполнили все обряды в честь князя, началась охота. Государь, пишет Герберштейн, сидел на богато украшенном коне, в роскошной одежде. На нем была шапка, называемая колпаком, имевшая с обеих сторон, спереди и сзади, козырьки, из которых торчали вверх, как перья, золотые пластинки и качались взад и вперед. Одежда на нем была вышита золотом. На поясе висели два продолговатые ножа и такой же кинжал. Сзади, под поясом, у него был кистень (род нагайки, к концу ремня которой прикреплялся металлический шар). С правой стороны ехал бывший казанский царь Шиг-Алей; с левой же два молодые князя, из которых один держал в правой руке секиру (топор) с рукоятью из слоновой кости, другой – булаву, или шестопер. У Шиг-Алея были привязаны два колчана: в одном у него были стрелы, в другом – лук. По утверждению Герберштейна, в поле было более трехсот всадников. Длинным рядом стояло около ста человек охотников. Половина их была одета в одежды черного цвета, а другая – желтого. Неподалеку от них стояли все другие охотники и наблюдали, чтобы зайцы не пробежали через это место и не ушли бы совсем. Сначала никому не было позволено спустить собак, кроме царя, Шиг-Алея и иноземных гостей.

Князь крикнул, чтоб начинали. Тогда дана была весть всем охотникам. Все они вскрикивают в один голос и спускают больших собак. Весело было слышать, говорит Герберштейн, громкий и разноголосый лай собак, а у великого князя их очень много, и притом отличных. Когда выбегает заяц, спускаются три, четыре, пять и более собак, которые отовсюду бросаются за ним, а когда они схватят его, поднимается радостный крик, рукоплескания, будто большой зверь пойман. Если зайцы слишком долго не выбегают, тогда выпускают, по приказу великого князя, припасенных заранее из мешков. Эти зайцы иногда, словно сонные, попадают в стаю собак, между которыми прыгают, как ягнята в стаде. Чья собака затравила больше зайцев, того считают главным победителем. На этот раз, когда после охоты свалили зайцев в одно место, насчитано их было больше трехсот.

Герберштейн сообщает, что князья и бояре Московии любили тешиться, кроме псовых, и птичьими охотами. Приученные к охоте соколы и кречеты с налету били лебедей, журавлей, диких гусей и пр., и убитая птица падала к ногам охотников.

Охота, в которой принимал участие Герберштейн, закончилась пиром. Неподалеку от Москвы было поставлено несколько шатров: первый из них, большой и просторный, – для великого князя, другой – для Шиг-Алея, третий – для послов, остальные – для других особ. Князь, вошедши в свой шатер, переменил одежду и немедленно позвал послов к себе. Когда они вошли, он сидел в кресле из слоновой кости. Справа у него был царь Шиг-Алей, слева – младшие князья, которым великий князь особенно благоволил.

Когда все расселись, то начали подавать сперва варенья из аниса, миндалю и пр., потом орехи, миндаль и пирожное из сахару; подавались также напитки, и государь оказывал свою милость, угощая иноземных гостей.

У великого князя Московии была и иная потеха, по словам Герберштейна. Откармливали медведей в обширном, нарочно для этого построенном доме. По приказу князя против них выступали люди низшего звания, с деревянными вилами (рогатинами) и начинали для потехи великого князя бой. Если разъяренные звери ранят их, они бегут к князю и кричат: «Государь, мы ранены!» Великий князь говорит им: «Ступайте, я окажу вам милость» – и приказывает лечить их и наделить одеждами и хлебом.

Власть государя в Московии

Наблюдательному Сигизмунду Герберштейну приходилось нередко видеть и слышать, как обращался великий князь Московии с боярами и другими близкими людьми и как они относились к нему. «Властью над своими подданными, – говорит Герберштейн, – московский государь превосходит едва ли не всех самодержцев в целом мире»; и личность подданных, и их имущество совершенно во власти его. Все должны беспрекословно исполнять его желания. Богатые люди обязаны были служить безвозмездно при дворе его, в посольстве или на войне; только беднейшим из своих приближенных он платит небольшое жалованье по своему усмотрению. Знатнейшим, которые отправляют посольства или другие важные должности по приказу государя, даются в управление области или села и земли; причем, однако, им приходится уплачивать ему ежегодную подать с этих земель, так что в пользу управляющих идут лишь судебные пошлины и другие доходы. Великий князь Московии позволяет пользоваться такими владениями по большей части в продолжение полутора лет; если же хочет оказать кому-либо особенную милость и расположение, то прибавляет еще несколько месяцев. Но по прошествии этого времени всякое жалованье прекращается, и целые шесть лет такой человек должен служить даром.

При княжеском дворе, рассказывает Герберштейн, был дьяк Василий Третьяк Далматов. Он пользовался особенною милостью великого князя. Но вот был он раз назначен в посольство в Германию. Издержки предстояли немалые. Стал Далматов жаловаться, что у него нет денег на дорогу и другие расходы. За это, по приказу Василия Ивановича, он был схвачен и отвезен в Белоозеро в заключение. Именье его движимое и недвижимое былоотобрано в великокняжескую казну; братьям и наследникам не досталось и четвертой части.

Если послы, отправленные к иноземным государям, привозят какие-нибудь драгоценные подарки, то князь Московии отбирает их в свою казну, говоря, что даст боярам за то другую награду. Так, когда послы, ездившие к императору германскому, привезли с собой золотые ожерелья, цепи, испанские дукаты, серебряные чаши и пр., то почти все более ценное отобрано было в государеву казну. «Когда я спрашивал у русских послов, правда ли это, – говорит Герберштейн, – то один из них отрицал, боясь унизить своего князя в глазах иноземца; другой же говорил, что князь приказал принести к себе подарки, чтобы посмотреть их». Но придворные не отвергали того, что более ценные вещи отбираются у бояр великим князем.

– Так что же? – говорили они при этом. – Государь вознаградит их другою милостью.

Он имеет власть как над светскими, так и над духовными особами и беспрепятственно, по своему желанию, распоряжается жизнью и имуществом всех. Из советников его никто не пользуется таким значением, чтобы осмелиться в чем-либо противоречить ему или быть другого мнения. Они открыто признают, что воля князя есть воля Бога и что князь делает, то делает по воле Божией. Они даже называют своего государя «Божьим ключником» и верят, что он является исполнителем воли Божией. Сам князь, когда его умоляют о каком-нибудь заключенном, обыкновенно отвечает:

– Будет освобожден, когда Бог велит.

Если кто-либо спрашивает о неизвестном или сомнительном деле, то обыкновенно говорят:

– Про то ведает Бог да великий государь!

Личность Василия Ивановича сильно занимала Герберштейна; к своим запискам он приложил даже рисунок, изображающий великого князя в домашней одежде.

Военное дело Московии в XVI веке

Большая военная сила Московии тоже обращала на себя внимание Сигизмунда Герберштейна. Московские послы с гордостью заявляли иноземцам, что по первому требованию русского государя в несколько дней может слететься, подобно пчелам, огромное войско в двести или триста тысяч всадников... Если это и преувеличено, то все же известно, что московская рать обыкновенно бывала очень многочисленна. По словам Герберштейна, у Василия был уже и постоянный, но небольшой пеший отряд воинов, состоящий из 1500 наемных литовцев и всяких иноземцев. Главные же военные силы состояли из конницы, которая являлась во всеоружии лишь во время войны.

Через год или через два великий князь приказывает делать набор и переписывать боярских детей, чтобы знать их число и сколько у каждого из них людей и лошадей. Военную службу в Московии отбывают все те, которые могут по своему состоянию. Редко они наслаждаются покоем: почти постоянно идет война то с литовцами, то со шведами, то с татарами. Даже если и нет никакой войны, то все-таки ежегодно выставляется на южной окраине, около Дона и Оки, тысяч двадцать войска для охраны от набегов и грабежей крымских татар. Эти отряды обыкновенно каждый год сменяются; но в военное время все, обязанные службою, должны служить там, где великий князь укажет, и столько времени, сколько понадобится.

Русское войско в те времена было, по оценке Герберштейна, плохо устроено. Лошади у конницы были хотя крепкие и выносливые, но по большей части мелкие, некованые и с самой легкой уздой. Седла устраивались так, что можно было без труда оборачиваться во все стороны и пускать стрелы. Всадники сидели на лошадях, до того подогнув ноги, что ударом копья нетрудно было их выбить из седла. Немногие употребляют шпоры, а большая часть – плетку, которая всегда висит на мизинце правой руки, чтобы ее можно было употребить в дело тотчас, как представится надобность.

Обыкновенное оружие в Московии – лук, стрелы, топор и кистень. Саблю употребляют по большей части богатейшие и благороднейшие. Длинные кинжалы, висящие наподобие ножей, бывают нередко так запрятаны в ножны, что их трудно вытащить; употребляли также копья и дротики или небольшие пики. Повод у узды обыкновенно длинный, на конце разрезанный; его надевают на палец левой руки, чтобы можно было свободно действовать луком. Хотя в одно и то же время всадник держит в руках узду, лук, саблю и плеть, однако довольно ловко управляется со всем этим.

Знатные и богатые люди, пишет Герберштейн, употребляют на войне хорошее охранительное вооружение: разного рода латы, кольчуги, поручи и проч. Весьма немногие имеют шлем, заостренный сверху и с украшенной верхушкой.

Те, которые победнее, довольствуются часто одеждой, плотно подбитой хлопчатой бумагой или пенькой, так называемыми тегиляями, и такими же колпаками. В толще тех и других вделывались куски железа, так что прорубить тегиляй было очень трудно. Вооружение русских воинов недалеко ушло вперед с XIV столетия.

С пушками и вообще с огнестрельным оружием в Московии, по Герберштейну, справлялись еще плохо. Частые войны с татарами, причем надо было больше всего рассчитывать на быстроту движения и приходилось проезжать большие пространства по степи, повели к тому, что пешего войска, за исключением упомянутого небольшого отряда, не было. Быстрое, внезапное нападение на врага, преследование его или бегство от него – вот в чем главным образом, по понятиям русских, состояла война. Понятно, что пехота и пушки при таком способе войны были бы лишь бременем.

При Василии Ивановиче все же положено было начало пехоте, а также стали мало-помалу пускать в дело и пушки, особенно при осаде городов (осада Смоленска). Русские редко брали города с бою, приступом, – обыкновенно брали «измором», т. е. принуждали жителей сдаться долгой осадой, голодом. У Василия Ивановича в Московии были литейщики из немцев и итальянцев: лили они пушки, ядра и пули.

У разных народов, – говорит Герберштейн, – большое различие в образе войны, как и в других делах» – и приводит такое сравнение между русским, татарином и турком: «Московит, как только ударится в бегство, уже не помышляет о другом средстве к спасению, кроме бегства. Когда враг догонит его или схватит, он уже не защищается и не просит пощады, а покорно предается своей судьбе. Татарин же, сброшенный с лошади, оставшись без всякого оружия, даже тяжко раненный, обыкновенно защищается до последнего издыхания – руками, ногами, зубами и чем только может. Турок, лишившись всякой надежды на помощь и спасение, бросает оружие, умоляет о помиловании, складывает руки, чтоб его вязали, протягивает их победителю, надеясь сохранить жизнь своим пленом».

Особенно удивляла иностранцев необыкновенная выносливость русского воина. Если есть у него, говорит Герберштейн, толченое просо в мешочке, длиною в две ладони, потом фунтов восемь или десять соленого свиного мяса и соль, смешанная, если он богат, с перцем, то он вполне доволен. Кроме того, всякий воин в Московии носит с собою топор, трут, кастрюлю, и если приходит куда-нибудь, где нет никаких плодов, ни чесноку, ни луку, ни дичины, то разводит огонь, наполняет горшок водою, в которую кладет полную ложку проса, прибавляет соли и варит, – и господин и холопы живут, довольствуясь этой пищей. Если господин слишком голоден, то съедает все, а холопы иногда постятся дня два-три. Если господин хочет отобедать получше, то к этому прибавляет кусочек свинины. Это говорится о людях посредственного состояния. Вожди же войска и другие начальники иногда приглашают к себе этих бедных людей, которые, хорошо пообедав, иногда в течение двух-трех дней воздерживаются от пищи. Когда у воинов есть овощи, лук, чеснок да хлеб, то они легко могут обойтись без всего другого.

По словам Герберштейна, в сражениях русские полагаются на многочисленность своих сил более, нежели на мужество воинов и на хорошее устройство войска, стараются обойти неприятеля и напасть на него с тылу.

Нравы и обычаи Московии, по Герберштейну

Любопытны также некоторые, хотя и отрывочные, сведения у иноземных писателей о нравах и обычаях русских Московии XV–XVI ст. Более известий находим опять у Герберштейна.

Набожность наших предков и соблюдение ими внешних обрядов бросались в глаза иноземцам. Герберштейн сообщает, что русские ревностно соблюдали все посты; причем в великом посту некоторые воздерживаются не только от рыбы, но употребляют пищу лишь в воскресенье, вторник, четверг и субботу, а в остальные дни вовсе не едят или довольствуются куском хлеба и водой. На монахов же наложены посты еще более строгие: многие дни они должны довольствоваться одним квасом.

Проповедников, свидетельствует Герберштейн, нет у русских: они полагают, что достаточно присутствовать при богослужении и слышать Евангелие, послания и поучения других учителей (отцов церкви: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустого). В Московии думают этим избежать различных толков и ересей, которые большею частью рождаются от проповедей. В воскресенье объявляют праздники будущей недели и читают громогласно исповедь (исповедание веры). Они считают истинным и обязательным для всех то, во что верит или что думает сам князь. «Московиты, – говорит тот же писатель, – хвалятся, что они одни только – христиане, а нас (католиков) они осуждают как отступников от первобытной церкви и древних святых установлений». Русские монахи издавна стараются распространять Слово Божие у идолопоклонников, отправляются в разные страны, лежащие на севере и востоке, куда достигают с великим трудом и опасностью. Они не ждут и не желают никакой выгоды, напротив, иногда даже погибают, запечатлевая учение Христово своею смертью, стараются единственно только о том, чтобы сделать угодное Богу, наставить на истинный путь души многих заблудшихся, привести их ко Христу. Эта ревность к вере сказывалась и в набожности русских. Герберштейна поражает «удивительное стечение племен и народов» в известные дни у Троице-Сергиевского монастыря, куда часто ездит сам князь, а народ стекается ежегодно в праздники и питается от щедрот монастыря. Знатные люди в Московии чтят праздники тем, что прежде всего отправляются к обедне; затем надевают пышную одежду и бражничают... Простой же народ – слуги и рабы – большею частию после обедни работают, говоря, что «праздновать и гулять – господское дело». Только в торжественные дни (праздники Рождества и Пасхи и некоторые другие) и черный люд «гуляет», предаваясь обыкновенно пьянству.

Парни и ребята в Московии любили тешиться в праздничные дни кулачными боями. Бойцов сзывают свистом: они немедленно сходятся, и начинается рукопашный бой. Бойцы приходят в большую ярость, бьют друг друга кулаками и ногами без разбору в лицо, шею, грудь, живот или стараются друг друга повалить. Случается, что некоторых убивают до смерти. Кто побьет большее число противников, дольше остается на месте и мужественнее выносит удары, того хвалят и считают победителем.

Грубость нравов сказывалась также в пытках и в телесных наказаниях, сказывалась и в отношениях помещиков к поселянам, господ к слугам. Поселяне Московии, по свидетельству Герберштейна, работают на своего господина (т. е. землевладельца, на земле которого они живут) шесть дней, седьмой же остается на их собственную работу. Они имеют участки полей и лугов, которые дает им господин и от которых они кормятся; но положение их крайне жалкое: их называют «черными людишками», могут часто безнаказанно обижать и грабить. Благородный, как бы он ни был беден, считает для себя позором и бесславием добывать хлеб своими руками. Простолюдины-работники, нанимаясь в работу, получают за труд в день полторы деньги, ремесленник получает две деньги. Несмотря на то, что это были вольнонаемные люди, наниматель считает себя вправе побоями принуждать их усерднее работать: «Если их не бить хорошенько, – говорит Герберштейн, – они не будут прилежно работать». Кроме наемных слуг, у всех знатных были холопы и рабы, большею частию купленные или из пленных.

«Рабство в Московии до такой степени вошло в обычай, – говорит Герберштейн, – что и в тех случаях, когда господа, умирая, отпускают на волю рабов, эти последние обыкновенно тотчас же сами продаются в рабство другим господам. Если отец продает в рабство сына, как это в обычае, и сын каким-либо образом станет свободным, то отец имеет право во второй раз продать его; только после четвертой продажи отец теряет свои права над сыном. Казнить смертью как рабов, так и свободных может только один князь».

Положение женщины в Московии было тоже печально: в простонародье она была «вековечною работницей» на свою семью, рабою мужа своего, да и в высшем кругу женщина была невольницею и в семье отца, и в семье мужа. Девушка не могла по своей воле выйти замуж: приискивал жениха ей отец; также и жених женился не по своей воле; брак был сделкою между отцом невесты и отцом жениха. Они сходятся вместе и толкуют о том, что отец даст дочери в приданое. Порешив дело о приданом, назначают день свадьбы до окончательного скрепления договора. Жениху, продолжает Сигизмунд Герберштейн, не позволяют видеться с невестой. Если же он изъявляет настойчивое желание увидеть ее, родители обыкновенно говорят ему:

– Узнай, какова она, от других, которые знают ее.

В приданое даются лошади, одежды, утварь, скот, рабы и т. п. Приглашенные на свадьбу посылают невесте также подарки. Жених тщательно замечает их, посылает к ценовщикам для оценки их и старается потом отблагодарить подаривших или деньгами, или подарками той же стоимости. Он это обязан сделать, и притом по верной оценке: иначе подарившие могут потребовать у него вознаграждения за свои подарки по своему усмотрению вдвое и более против настоящей их цены.

Герберштейн пишет, что после смерти первой жены московиту позволяется вступить во второй брак, но смотрят на это уже неодобрительно; жениться на третьей жене не позволяют без важной причины; брать четвертую жену не допускают никого и считают это дело совсем не христианским. Развод считался тяжким грехом. Супружеское счастие и хорошая семейная жизнь были в Московии довольно редкими явлениями. Это и понятно: женились не по своему выбору и сердечному влечению, а по приказу родителей и по расчету.

Жена знатного или благородного человека, по описанию Герберштейна, в доме мужа была затворницей. Женщина, которая не живет, заключившись в своем доме, не считается благонравною, но зато высоко чтят ту, которой не видят посторонние и чужие люди. Заключенные дома женщины занимаются обыкновенно пряжей и разными рукодельями. Все домашние работы в Московии делаются руками рабов и рабынь; у бедных людей жены несут на себе все труды по дому.

Весьма редко пускают жен в церковь да к близким знакомым, в общество друзей; только старые женщины пользовались большею свободой.

Праздничным удовольствием для женщин были качели, которые устраивались в садах у всех зажиточных людей. Забавлялись женщины также пением песен, хороводами и пр.

Русские на своих жен смотрели как на детей или как на рабынь и старались держать их в страхе и повиновении. Суровое, грубое обращение мужа с женою, даже побои, до такой степени вошли в обычай, что считались чуть ли не знаком любви мужа к жене и заботливости его о семье.

Герберштейн рассказывает такой случай:

«В Московии жил один немец-кузнец, по имени Иордан, который женился на русской. Поживши несколько времени с мужем, она однажды ласково спросила его:

– Почему ты не любишь меня?

– Напротив того, я очень люблю тебя! – отвечал тот.

– Я еще не имею, – сказала она, – знаков твоей любви.

Муж стал ее расспрашивать, какие знаки любви разумеет она. Жена ему отвечала:

– Ты никогда меня не бил!

Немного спустя Иордан жестоко побил жену и признавался мне, – говорит Герберштейн, – что после этого она стала любить его гораздо больше, чем прежде. Кончилось тем, что он побоями изуродовал свою жену...»

Москва в XVI веке

Сигизмунд Герберштейн и почти все иноземцы, писавшие о Московии, сообщают и о столице ее некоторые сведения. Издали Москва с ее садами и многочисленными церквами представлялась очень красивою, но вблизи оказывалась иною. Почти весь город состоял из невзрачных деревянных построек (домов насчитывали более 40 тысяч); улицы были неправильные, грязные, так что необходимы были мостки; только на некоторых улицах были бревенчатые, очень неудобные мостовые. Почти при каждом доме был обширный сад и двор. По окраинам города тянулись жилища кузнецов и других ремесленников, которым приходилось при своих работах употреблять огонь. Между домами, особенно находившимися ближе к окраинам города, расстилались обширные поля и луга. К городу примыкало и несколько монастырей. Все это сливалось как бы в один город, и потому Москва издали казалась очень обширною. Среди города на возвышенном берегу реки Москвы находится крепость (Кремль). Она с одной стороны омывалась рекою Москвой, а с другой – Неглинной, которая, вытекая из болот, у крепости, разливалась в виде пруда, и отсюда наполнялись водою рвы крепости. По берегу Неглинной стояли многочисленные мельницы. По словам Герберштейна, крепость, построенная из кирпича, была очень велика: в ней, кроме каменных палат государя, были каменные (т. е. кирпичные) дома братьев великого князя, митрополита и др. знатных лиц. Улицы на ночь обыкновенно загораживались бревнами поперек, причем ставилась стража, как только смеркалось и зажигались огни в домах. Ночью никому не позволялось ходить после урочного часа; а если кто попадался, то его за непослушание обыкновенно сажали в тюрьму. Если же шел какой-нибудь именитый и важный сановник, то сторожа провожали его до дому. Разбои ночью происходили нередко. Ставилась стража и с той стороны, где Москва была вполне открыта (с других сторон она была защищена реками Москвой и Яузой). На реке Москве было несколько мостов. Зимой, на льду ее, купцы ставили свои лавки, и торговля в самом городе тогда почти совсем прекращалась. В эту пору сюда свозились на продажу хлеб, сено, битая скотина (замороженные туши), дрова и пр. Здесь же происходили конские ристания и другие потехи, с которых нередко иные удальцы уходили искалеченные.

Об устройстве жилищ и об одежде в Московии находим очень мало сведений у Сигизмунда Герберштейна и других иностранных писателей XV и XVI ст. Жилища, судя по другим источникам, были очень просты: крестьянская бревенчатая изба служила образцом. Рублей за 20, за 30 можно было тогда построить порядочное жилье.

Конечно, кто был побогаче, тот и устраивался пошире: несколько изб соединяли вместе и таким образом сооружали себе более поместительное жилье. Покои числом 3 и не более 4-х были небольшие и низкие; печи и лежанки занимали в них много места. Сени у жилищ были обыкновенно просторны; двери низки, так что входящий должен был довольно низко наклониться; окна были маленькие; в простых жильях они обтягивались бычьими пузырями; в более богатых домах в решетчатые оконные рамы вставлялись кусочки слюды. Стекло в Московии ценилось тогда очень дорого, так как его привозили издалека, сначала из Царьграда, а потом стали его возить из других стран Европы.

Что касается домашней утвари, то она в Московии также была очень проста: лавки, столы да поставцы для посуды – все это было очень незатейливо. Скатерти и ковры на лавках у более зажиточных людей скрашивали жилье; но главною красою его были образа: в каждом доме и в каждом покое, обыкновенно в восточном углу, ставились иконы, часто в дорогих серебряных и золотых окладах. Угол, где стояли образа, считался самым почетным (назывался красным углом). Всякий входящий в жилище прежде всего кланялся образам и крестился, а потом уже обращался с поклоном и к хозяевам. Этот обычай держится и до сих пор у наших набожных простолюдинов.

Что касается одежды, то сношения с Востоком повели к тому, что среди зажиточных людей Московии стала все сильнее и сильнее распространяться азиатская роскошь: дорогие шелковые узорчатые и пестрые ткани, длинные златотканые одежды стали входить в обычай.

В сочинении Герберштейна находим любопытный рисунок, изображающий его самого в русской шубе, пожалованной ему великим князем, в русской меховой шапке и в сафьянных узорчатых сапогах.

Промышленность и торговля Московии

На промышленность и торговлю Московии иноземные писатели обращали большое внимание. Главными произведениями страны считались хлеб, меха, лес, мед и воск. Сосны в московских лесах поражали иноземцев своей невероятной величиной; дубы и клены, по их отзывам, здесь лучше, чем в Западной Европе. Пчелы роились в лесах в огромном количестве и клали мед в дуплах старых дерев без всякого ухода и присмотра, так что промышляющим продажею меда стоило только отыскивать в лесах в дуплах старых дерев залежни меда и брать его. Одному иностранному писателю о Московии рассказывали такой забавный случай.

Раз крестьянин, нашедши в лесу дупло с медом, полез доставать его, но по неосторожности упал и увяз в меду по самое горло и вылезть никак не мог. Тут ему пришлось бы и пропасть. Два дня он питался медом, напрасно ожидая помощи. К счастию его, пришел медведь, чтобы полакомиться медом, и стал спускаться задними ногами в дупло. Крестьянин ухватился за медведя и так заорал, что испуганный зверь выскочил из дупла, выволок с собой мужика, а сам с перепугу скрылся...

Пушного зверя в русских лесах тогда было множество: собольи меха, лисьи (особенно чернобурых лисиц), бобровые и куньи считались самыми ценными.

По Герберштейну, беличьи меха и кошачьи (домашних кошек) в Московии были самые дешевые. Кроме того, добывались меха горностаевые, рысьи, волчьи и песцовые. В лесах водились также лоси, медведи, большие и черные волки, а в западной части государства – туры.

Земля собственно Московского княжества была неплодородна: почва тут песчаная. Пни огромных деревьев показывали, что вся страна эта недавно была еще покрыта почти сплошными лесами, но области Нижегородская и Владимирская очень плодоносны. Неистощенная тучная почва давала здесь в те времена обильные жатвы: одна посеянная мера хлеба доставляла часто 20, иногда даже 30 мер. Рязанская область превосходила плодородием все остальные: лошади едва могли проходить через ее густые нивы, древесные плоды здесь были гораздо лучше московских. Сверх того, Рязанская область изобиловала медом, рыбою и всякого рода дичью. Кроме хлебопашества, звероловства, рыболовства и пчеловодства, иноземные писатели указывают на добывание соли в Старой Русе, близ Переяславля-Залесского и Нижнего; железо добывалось у Серпухова. Некоторые местности промышляли своими изделиями: так, Калуга славилась своей резной деревянной посудой, которая шла в продажу не только в Москву, но также в Литву и в другие соседние страны. Но, вообще говоря, обрабатывающая промышленность в Московии не процветала, и грубые туземные изделия служили только на потребу местных жителей, да кое-что отправлялось на Восток, а в Западную Европу шли лишь так называемые сырые произведения: лес, лучший лен, конопля, воловьи кожи, пушной товар; в Литву и Турцию вывозились кожи, меха и моржовые клыки (рыбий зуб), из которых обыкновенно выделывались рукоятки для оружия. К татарам шли в продажу и русские изделия: седла, узды, полотно, топоры и пр.

Привозимые товары в Московии были по большей части следующие: серебро в слитках, сукна, шелк, шелковые ткани, парчи, драгоценные камни, жемчуг, вина, пряные коренья, перец, шафран и пр.

Для торговли в больших размерах собирались в определенное время в известном месте, где и велась купля, продажа и обмен товаров, т. е. происходили торги (ярмарки). Особенно славилась ярмарка в Холопьем городке, на реке Мологе. При Василии Ивановиче было положено начало знаменитой Макарьевской ярмарке: в 1524 году великий князь, в подрыв Казани, с которой он враждовал, запретил своим купцам ездить на торги, происходившие близ нее, а назначил место для них в Нижегородской области.

В больших городах Московии были ряды лавок и складов разных товаров, гостиные дворы, где шла постоянная оживленная торговля, напоминавшая ярмарки.

Сигизмунд Герберштейн пишет, что торговле в Московии сильно мешает неудобство путей сообщения. Летом приходилось довольствоваться речными путями; но в сильные летние жары многие реки так мелели, что становились несудоходны; надо было улучать время весною или осенью, когда от дождей вода в реках поднималась. Торговцы старались пользоваться и зимним путем для перевозки товаров, особенно в те места, куда трудно было добраться речными путями. Зимою привозились в Москву в огромном количестве свиные и говяжьи туши, птица, дичь всякого рода и рыба; все, это в замороженном виде хорошо сохранялось. Но и зимние дороги в Московии были небезопасны: иногда, как было уже сказано, во время лютых морозов замерзали целые обозы на пути. Торговое движение на юге тоже встречало большие помехи: ездить по безводной и безлесной степи было не менее трудно и опасно, как по лесам и болотам севера. Шайки бродячих татар промышляли в степях разбоем, и торговые караваны были для этих хищников очень соблазнительной приманкой. Притом путешествующим по степям приходилось переправляться через реки с большим трудом и опасностью: они часто за неимением лодок принуждены были сами делать наскоро плоты, на которые грузили свои пожитки, затем сгоняли лошадей в воду, привязывали эти плоты к хвостам их, и лошади, плывя через реку, тащили их за собой. Бойко торговля шла на юге лишь по Волге; но и тут она сильно терпела от разбоев.

Иноземцы жалуются на нечестность московских купцов. Они при продаже своих товаров запрашивали втрое, вчетверо против настоящей цены, божились и клялись, что товар им самим очень дорого стоит, старались всеми силами провести, обмануть покупателя. Видно, тогда торговцы держались того безнравственного правила, которому в наше время следуют лишь нечестные мелкие торгаши: «не обманешь, не продашь». При покупке товаров у иноземцев московские купцы оценивали товар меньше, чем вполовину его настоящей стоимости, и так долго торговались, понемногу набавляя, что просто томили продавцов, доводили их даже до отчаяния.

Отдача денег в рост была в большом ходу, причем брали огромные барыши: с пяти рублей – один рубль (т. е. 20 процентов), хотя это и считалось тяжким грехом.

В первой половине XVI в. в Московии ходили серебряные деньги (монеты) четырех родов: московские, новгородские, тверские и псковские. Деньга (от татарского слова «тенга») была обыкновенной ходячей монетой; она была неправильной, круглой или овальной формы с разными изображениями; на новейших деньгах с одной стороны изображался человек на коне, а с другой была надпись. Две деньги составляли копейку; 6 денег московских составляли алтын, 20 – гривну, 100 – полтину, 200 – рубль. Во время Сигизмунда Герберштейна чеканились и полуденьги; следовательно, в рубле их было 400. Новгородская деньга считалась вдвое больше московской.

Кроме серебряной монеты, в Московии была медная монета, которая называлась пулой. Шестьдесят пул составляли московскую деньгу.

Золотой монеты своей у русских не было, а употреблялись венгерские червонцы, из которых каждый стоил сто денег; следовательно, два червонца стоили рубль. Впрочем, по словам Герберштейна, ценность венгерского червонца колебалась: когда иноземец, покупая что-либо, давал торговцу червонец, то ценность его уменьшалась; если же иноземец желал приобрести у русского купца золотые червонцы, то стоимость их возрастала. Хотя считали рублями, но монеты в рубль ценою в XVI веке не было. Прежде, как только стали ввозить серебро в Московию, отливались безо всякого изображения и надписи продолговатые куски, которые рубились на части, которые и назывались рублями. Из фунта серебра чеканилось денег на шесть рублей. Счет рублями вместо прежнего счета гривнами начался с половины XIV века.